Читаем Пепел державы полностью

Пользуясь доверием государя, слишком многих Бомели-ус обличил и обрек на смерть (бояре щедро платили за это!). Опасаясь возможной расправы, он, скопив много серебра, хотел покинуть проклятую Москву, кою ненавидел всей душой. Но побег окончился тем, что его схватили и, как позорного пленника, повезли обратно в Москву.

А как было не опасаться гибели? Он видел и знал, что при дворе насмерть схлестнулись клан Годуновых и сторонники Бориса Тулупова, верного советника государя. Тулупов богат, у него много друзей, и у Годуновых не было бы шанса выстоять против него, ежели бы коварный Борис Годунов не выдал замуж свою сестру Ирину за младшего сына государя — царевича Федора. А Бомелиус успел напакостить и тем, и другим, ибо ничью сторону он не принимал никогда.

Узник только и думал о горячей пище, теплом питье и мягкой постели — его не кормили и не поили весь день. Нужду справлять было некуда, пришлось испражняться здесь же, в углу и, превозмогая омерзение, находиться рядом — цепи были слишком короткими.

Он весь встрепенулся, когда услышал лязг железной кованой двери, и вскочил, еще не ведая, радоваться ли приходу таинственного гостя или же, напротив, прощаться с жизнью. Звук приближавшихся шагов отдавался гулким эхом. Бомелиус замер на месте, вглядываясь в непроглядную тьму. Вспыхнула лучина, и тусклый свет озарил лицо пришельца — худое, с массивными надбровными дугами, с прямым вытянутым носом, с тонкими губами в кольце темно-русой бороды…

— Борис! Борис, это ты? — воскликнул Бомелиус, узнав Годунова, и дернулся к нему, но цепи, натянувшись, больно выгнули руки назад. Борис Годунов стоял вне досягаемости узника, облаченный в заснеженную шубу и бобровую шапку, от дыхания его вилось вверх густое облако пара. Взгляд его был непроницаем и суров, и Бомелиус не понимал, прибыл Годунов, чтобы погубить коварного лекаря или же спасти его.

— Ты обличен в попытке тайного побега от твоего господина, государя нашего, — произнес Годунов негромко. — Он в ярости, велит допрашивать тебя завтра же. Я могу спасти тебя. Отвечай — хочешь ли ты жить? Прежней должности у тебя не будет, но, быть может, государь смилостивится и позволит уехать тебе в Англию. Говори!

— Да! Да! — Бомелиус, звеня цепями, повалился на колени, с покорностью заглядывая в глаза возвышающемуся над ним Годунову. — Все сделаю! Все!

— Когда тебя будут пытать и допрашивать, не смей упомянуть меня, иначе ты умрешь, — погодя, ответил Борис. — Скажи же, что прознал ты о заговоре против государя нашего. Главный изменник — Бориска Тулупов. Скажи им, что он хотел свергнуть государя и обладать еще большей властью. Запомнил?

Вот она, придворная борьба! И Годунов руками обреченного на смерть узника хочет расправиться со своим главным противником — Борисом Тулуповым! А что, ежели сам Годунов имеет отношение к заточению лекаря Бомелиуса?

Но об этом не было времени думать, и Бомелиус, путая английские и русские слова, клялся в том, что все исполнит, как велит Годунов, что все скажет и не выдаст их тайного разговора.

В ответ Борис вынул из-за пазухи завернутую в платок хлебную лепешку и, развернув ее, швырнул к ногам узника. Затем он бросил лучину на мокрый пол, и свет, шипя, исчез в грязной луже растаявшего снега. Звук удаляющихся шагов, скрип и грохот тяжелой кованой двери…

Вновь холод, темнота, одиночество. Нащупав на полу брошенную лепешку, Бомелиус с животной яростью набросился на нее, начал рвать зубами и глотать жадно, большими кусками.

О, чтобы выжить, он погубит всех, и, быть может, удастся вернуться однажды в далекую Англию, пусть и без отобранных у него богатств, но живым! Живым! А сейчас пережить бы пытки, допросы, страдания, боль… Крепкое здоровье поможет все это превозмочь, иному не бывать!

И, усевшись на гнилую солому, Бомелиус запел какую-то очень веселую песенку на родном английском языке — вчерашний любимец государев и уважаемый вельможа, а теперь жалкий оборванный узник. Но он будет жить! Жить!

Шумна и многолюдна одетая серебром Москва. Высокие шапки снега лежат на крышах теремов и куполах церквей, гомонят пестрые торговые лавки, от слободок тянутся вверх тонкие клубы печного дыма. Город, широко растянувшийся за пределами массивной, покрытой инеем кремлевской стены, шумит где-то в отдалении, там, внизу. Здесь же, на высоте колокольни Ивана Великого, тишина, только галдящие птицы пролетают мимо и садятся стаями на кресты возвышающегося по соседству Успенского собора. Стоящий под молчащими колоколами, облаченный в высокую бобровую шапку и долгую шубу, Василий Иванович Умной-Колычев взирает на город с высоты.