Читаем Зеленое дитя полностью

Если же мысленно нарисовать политическую карту Великобритании XX века, то на русской версии мы найдем имя Герберта Рида с жирной красной пометкой «СПЕЦ-ХРАН». В центральных библиотеках бывшего Советского Союза труды Рида о коммунизме и марксизме, философии анархизма и экзистенциализма были предусмотрительно «арестованы» в 1930―40-е годы, выдавались только по спецразрешению, и то исключительно для критики идеалистической философии и буржуазной эстетики. В бывшем Советском Союзе таких «научно-критических» диссертаций «по Риду» было выполнено всего три. И если б не наличие нескольких художественных и искусствоведческих текстов Рида в оригинале все в тех же столичных библиотеках, не знать бы нам вообще о существовании этого писателя, поэта и философа.

Впервые публикуя Рида по-русски, мы не просто совершаем культурную акцию, заполняем пресловутые «лакуны», но, хочется надеяться, уточняем представления о европейском и английском искусстве и литературе первой половины XX века.

Рид был не только знаком и дружен с выдающимися деятелями литературы, искусства и науки, — теми, кого сегодня принято называть «классиками»: Т. С. Элиотом, Генри Муром, Фордом Мэдоксом Фордом, Грэмом Грином, Кандинским, К. Г. Юнгом и многими-многими другими. Он несколько десятилетий подряд занимал центральное положение в спорах об авангарде, сюрреализме, абстрактном искусстве. Помогало и то, что он сам был поэтом и прозаиком.

Рид — это редкий случай теоретика и художника, который увязывал искусство — и вопросы социальной справедливости, литературу — и вопросы свободы, персонального существования. Причем темы эти имели для него, что называется, культурную окраску, соотносились с идеями Французской революции, Руссо, философии Г. Торо, теорией К. Г. Юнга и т. д. Так что, впервые открывая русское издание Рида, читатель попадает на многие большие темы и имена культуры последних трех столетий, оказываясь в самой сердцевине проблем и споров об искусстве.

И, конечно, интересно приоткрыть завесу молчания, окружавшую имя Рида в бывшем СССР. Откуда это многолетнее забвение? Чем анархист сэр Герберт Рид не угодил советским марксистам?

Вперед, читатель!

Герберт Рид (1893―1968) словно сошел со страниц романа Вирджинии Вулф «Миссис Дэллоуэй». Он, как Септимус Смит, один из героев романа, — молодой романтичный поэт из провинции, влюбленный в учительницу, с томиком Китса (в его случае это «Государство» Платона, «Дон Кихот» Сервантеса и «Антология английской поэзии»). Смит навсегда ушиблен войной — погибшие боевые товарищи стоят у него перед глазами, как живые, заслоняя мир. «„Эванс! Эванс!“ — кричал Смит, не замечая взглядов удивленных прохожих на лондонских улицах». В состоянии наваждения он пишет на клочке бумаги отдельные буквы, слова, видя в них откровение, — чем не сюр? (Похоже, Вулф объясняет рождение сюрреалистической поэзии адовым опытом войны). Одно не сошлось в судьбах Септимуса Смита и Герберта Рида: Рид выжил, не покончил с собой, как Смит, и написал историю и эстетику модернизма, того самого направления, к которому принадлежали и Вулф, и Элиот, и Паунд, и Джойс, и многие другие литераторы и художники 10―20-х гг.

Естественно, в его представлениях об искусстве, литературе, а также идеях, более общих, — о свободе, демократии, социальной справедливости, — много общего с модернистами старшего поколения.

Подобно Д. Г. Лоренсу и Вулф, Рид видел в литературе и искусстве способ развития личности, полноты и свободы осуществления человека: эта модернистская, в основе своей ницшеанская идея была частью его кредо писателя и теоретика искусства. За его книгой «Познавать через искусство» (Education through Art, 1943) о необходимости эстетического воспитания, — казалось бы, совершенно мирном предмете, — на самом деле стояла чисто модернистская идея бунта: пробудить в людях чувство свободы, средствами образования и воспитания, но не политики. В этом, собственно, и состоял вклад Рида в философию анархизма.

Вслед за Вулф, Рид исходил из взаимосвязанности творческой деятельности и вопросов общественного устройства, социальной и материальной справедливости. «Бесполезно уповать на появление в будущем великих творений искусства, — их не будет до тех пор, пока мы не придем к общественному единению и социальной справедливости, и пока мертвящую власть машины не сменит свободная и радостная деятельность человека», — заявил он в своем последнем выступлении на Конгрессе культуры в Гаване в январю 1968 года за полгода до смерти. Звучит наивно в наш компьютерный век? Возможно. Однако, кто бросит камень в старого модерниста? Великого искусства до сих пор не видать.