Читаем Под звездой с именем Солнце (СИ) полностью

Две сущности, совершенно не похожие друг на друга, в слиянии образуют невообразимую смесь, способную заворожить любого, кто находится рядом. Но по раздельности части личности то и дело пытаются взять верх над сознанием Мишель, вбивая в её умненькую головку довольно странные мысли и суждения. В одном из таких противостояний у неё и родилась наивная мысль о том, что роботы, созданные в наших лабораториях, в большей степени живые, чем кажется на первый взгляд. Доказать такой упрямице обратное не удалось ни одному из преподавательского состава нашего корпуса, отдавших большую часть жизни на подготовку кадетов, способных противостоять существам, населяющим подсолнечный мир, ни мне. Она слишком упряма, что, впрочем, в отдельные моменты жизни, её только красит. Не спорю, Мишель блестяще подготовлена к чему-то подобному. Её движения умны и плавны, ни одного лишнего жеста. Вот только тот, кто не готов к смерти и не может в неё поверить, будет постоянно ошибаться, подвергая свою же жизнь опасности. Остается только надеяться на то, что она поняла всю неправильность её суждений относительно тех механических тварей.

На «чудовище» я не обиделся, прекрасно(более чем сама девушка) осознавая жгучую правду, на которую, как водится, не обижаются. К тому же я сам подтолкнул Мишель к этому слову, определяющему, в какой бы то ни было степени, меня. Я и вправду всегда чересчур жесток и расчётлив по сравнению с ней, особенно к людям, которые для меня ничего не значат, а таких, к слову, большинство. Надеюсь, что даже для Мишель я навсегда останусь высокомерно-хищным «арийцем», который терпеть не может нынешнее общество во всех его проявлениях.

Гул голосов отвлёк меня от размышлений, а через мгновение помещение, в котором я находился, начало наполняться людьми. Все кадеты, из тех, кого надо было проверить поодиночке, уже прошли железный лабиринт, и теперь комната управления, полная компьютеров и прочего оборудования, вновь охватывалась шумом работников, отвечающих за работу и сохранность тренировочного корпуса.

Незаметно вздохнув и натянув на лицо маску безразличия, которая с некоторых пор появлялась на нём всё чаще, я вышел из комнаты, свернув в коридор, обратный тому, в котором не так давно скрылась Мишель.

Шаг размеренный. Лицо не выражает эмоций. Да и зачем они нужны, если ни дружбы, ни доверия между жителями корпуса никогда не было и не будет? Мы слишком замкнуты, слишком эгоистичны. Нам тесно средь железных стен, но никто, ни один человек об этом не проболтается, не заговорит. И дело даже не в страхе, а в банальном нежелании делиться мыслями и идти на уступки. Впрочем, ни я, ни Мишель тоже не спешим налаживать отношения с остальными. Все люди в нашем корпусе – серые манекены без лиц и чего-то внутреннего, во всяком случае, для меня. Все. Кроме Мишель.

Быстрым шагом, пересекая петляющий коридор и изредка сухо кивая встречным полузнакомым людям, я добрался до своей комнаты. Средних размеров помещение встретило меня прохладой и приятным сумраком, развеваемым лишь тусклыми светильниками на стенах. Обстановка комнаты была совершенно обыкновенной. Никаких излишеств. Узкая жёсткая кровать в самом углу комнаты, кресло, письменный стол с кучей выдвижных ящичков, стул, встроенный в стену шкаф и несколько книжных полок на стенах.

На этих же книжных полках стояла и единственная рамка с фотографией. На ней были запечатлены мы с Мишель. Фото было сделано два месяца назад, за которые девушка ни капли не изменилась. Хорошо сложенная, среднего роста, с ровным овалом лица, серо-зелеными глазами и копной каштаново-огненных волос, она была красива. Остренький нос, густые ресницы и неподдельно смеющиеся огоньки в глазах. На фотографии она улыбалась, я, впрочем, тоже позволил себе эту маленькую прихоть.

Выдохнув и прикрыв глаза, я устало опустился в кресло, чувствуя в висках неприятное покалывание – свидетельство наступающей головной боли. Пальцы скользнули к вискам, пытаясь успокоить, искоренить в зародыше противное ощущение слабости, причём, не только телесной, но и духовной.

Мы, жители подземелий, бездумно должны подчиняться порядкам, которые вдалбливались в нас буквально с рождения. Есть те, кто слепо следуют им, не видя другой дороги, другие, как мы с Мишель, просто делаем вид покорности.

Система, существующая в нашем бункере, довольно проста: все жители корпуса должны служить для его процветания. По-настоящему взрослых людей здесь почти нет. Большинство даже не доживают до тридцати пяти, умирая либо от тренировок, либо на столах в наших лабораториях, в виде подопытных крыс, либо от жуткого образа жизни. Из-за большой смертности, присущей в основном людям, пересекшим второй-третий десяток лет, в бункере полным полно детей, которых распределяют по другим, более молодым, семьям или же отдают на попечение людей, всё еще помнящих трагедию пятидесятилетней давности.

Когда я попал сюда, меня тут же направили к уже немолодой, но вполне обеспеченной семье. Им было плевать на меня, мне было плевать на них. Ни вранья, ни притворства. Всё честно.