Читаем Мера Гомера (выпуск №4, 1997г.) полностью

2. Жест авангардиста – это его язык, каждый раз оказывающийся как бы вне истории; при всматривании - исторически памятливым, своевременно животворящим...

Это перво-речь для грядущих гармонических стилей, чистых жанров и сольных партий; но так и остающаяся при своем начале, полнящемся противоречиями (Крученых – Хлебников: "Взорваль" языка как нормы: возможность пере-со-творения "мира с конца" из элементарных частиц" перво-речи. Много возможностей...) Перво-речь – естественное эсперанто, возникающее в результате Вавилонского столпотворе­ния, учиненного речетворцами-интернационалистами для "улицы безъязыкой" и, одно­временно, первоматерия для формотворчества культуры как "производительного су­ществования". Из хаоса перворечи - в гаромническое никуда... Но только как вектор, так и остающийся лишь указателем. При Начале.

3. Перво-речь, как бы широко она не представлялась, – все-таки, по меньшей мере, озвученная буква. И потому – перво-слово, перво-текст. Про-из-ведение реr sе. Это текст и что-то еще – рукотворное, текстурно-фактурное. Возможность многих разных произведений в изначально одном. (Речь, в частности, идет о русской футуристической книге первой трети XX века). Иначе – книга-изделие, книга-кунстштюк, книга-артефакт. Вещающая вещь. Результат разных – противо-речивых умений: текстовиков, шрифтовиков, переплетчиков, литографистов-скрипторов, фотографов, ретушеров, композиторов-макетчиков, художников, колористов и прочих. Принципиально неза­вершенных умений. Незавершимых... Лишь начатых в общем делании. (К уже названным прибавлю: "Кукиш прошлякам" Крученых, "Неизданный Хлебников" Крученых со товарищи...) Герой такой книги - сама книга. Точнее, книга о начале Книги. Во славу

и в честь материала, из которого она сработана: бумаги, красок, текста, шрифтов, рисунков и – опять-таки – прочего... Или так: книга как способ быть (стать) книгой, свидетельствующей о своем происхождении. О Происхождении Мастера (Мастеров) этой книги. Книга как судьба самой книги – в ее незавершенной открытости для перелистывания, пере-читывания, до-делывания... Завершения? Нет! Сызнова – к началу: со-чинению, со-слаганию, со-че(чи)танию книги как артельного дела с подчеркнутой индивидуализацией каждого в этой артели. Но при этом именно делать книгу, а не де-ять; пере-читывать – читать, а не умильно чтить... Начинать ее.

4. Но перво-речь авангардиста в его книгостроительном качестве – отнюдь не "первичный бульон" "без берегов" или броуновский хаос. Греческий тмесис как сознательно сдвинутый смысл и есть порядок, вносимый в перво-речь авангардной книги. Она, книга, – вся на сдвигах противо-речесмыслов и жанровых специфик, рассечениях и распадах строк, слов, слогов – вплоть до литеральных, цветовых, шрифтовых первоматерий. Метанимность. Кроссвордность тмесисов. Игра анжебманов. "Сдвигология" как учение о рефлексивной остраненности сдвигосмыслов. Внешне все невпопадно, из ряда – вон. Торчком. Но... в виду чаемой гармонии сдвинутых смыслов – в перспективе слаженного двойного тела, оставляющего след в "со-чиненной" книге. Но только как возможность. Много возможностей грядущих многоликостей, лишь угадываемых в начале. Всегда – в нем. И потому – просто так.

------------------------------------------------------------------------------

Джон Эшбери

(США)

Джон Эшбери – патриарх американской поэзии, прямой наследник Уитмена, Дикинсон и Элиота, обладатель Пулитцеровской премии за книгу "Автопортрет в вогнутом зеркале", почетный член американской Академии поэтов; по мнению критики "проповедует крайний радикальный модернизм", но сам говорит о своей поэзии: "Птица, когда поет, не знает, модернист она или классик".

Из фантазии на тему

"Девушки орехового цвета"

Случается ли что-нибудь кроме этого? Холодный восход разрушает одну сторону ги­гантских заглавных букв, несильно встряхивает земляную массу, и она опускается, при­знательная, но спящая. И вы тоже загадка у прошлого столетия, ваш вымысел смотан подобно веревке, и в этом заключается способ понимания, который завтра будет дру­гим качественно и количественно - юная любовь, веселые, нереальные обстоятельства – и эти понятия выставлялись напоказ раньше, хотя и без красования глупостью, карабкающейся выше вместе с тобой на бобовый стебель, пока разукрашенная драгоценными камнями мозаика гор, вспаханные поля и реки не согласились быть такими изученными, что исчезли навсегда; надрыв от смеха, чиханье от золотой пыли в призму, которая запотевает и остается цельной.