Читаем Верные друзья полностью

Весенние лучи солнца вспыхивают на ярко-гнедом, горящем, как вычищенная бронза, коне. Конь сторожко ставит тонкие уши, косится на Лапина, перебирает точеными ногами.

— Повыше, повыше его ставь! — Лапин едва дышит от восторга. — Голову отпусти, пусть свободно держит… Ну что ты скажешь! Ну что за совершенство! Сила, мощь, грация, красота — все в нем есть! Разве не стоило ночи недосыпать, искать, мучиться, ставить тысячи опытов, чтобы такая красота появилась на земле?!

— Александр Федорович, самолет!

— Все в нем есть — и сухость краба, и нервность, и спокойствие формы… Вы поглядите на линию спины, на мягкость перехода, на бабки. Совершенство… Пусть не скульптура, пусть не вечное, зато живое совершенство.

— Двадцать минут осталось, Александр Федорович! — в голосе девушки слезы.

— Сейчас, сейчас! Никуда твой самолет не денется. — Конь пляшет, тянется к Лапину, высовывает розовый язык.

— Сахару просит, — восхищается Лапин, — ну не умница, сластена? Ты, Олечка, небось не догадаешься высунуть язык, когда сахару захочешь.

— Куда уж мне! Господи боже мой, семнадцать минут осталось! Опоздаете… А вас ждут в Москве… Вы же сами рассказывали…

Лапин прощается с конем, нежно его гладит, что-то шепчет. Потом резко поворачивается и, бормоча под нос: «Нужен мне этот отпуск» и «Пристали как банные листья», — прыгает на своего коня и стремительно уносится со двора.

— Расстроился, — говорит старик, прислушиваясь к стуку копыт.

— Двенадцать минут осталось! — охает девушка. — Столько лет он не отдыхал. А его друзья детства ждут, он ведь рассказывал… Сколько раз уславливались вместе отпуск провести. А теперь он на самолет опоздает.

Москва.

Аудитория университета.

Просторный зал, залитый солнечным светом. Полукруглым амфитеатром подымаются скамьи к потолку. Юноши и девушки внимательно слушают профессора Чижова.

— И под конец мне хочется сказать вам вот что… — Чижов хмурится, его подвижное лицо становится сосредоточенным. — Тем из вас, кто собирается стать нейрохирургом, то есть человеком, проникающим в мозг, самый сложный орган живого существа, в центр нервной деятельности, до́лжно помнить: осторожность и еще раз осторожность! Вам доведется проникать за твердую оболочку мозга, и путеводителем будут ваши пальцы, пальцы хирурга. Прикосновение их должно быть легче лепестка, падающего в безветренный день, чуткость бо́льшая, чем чуткость пальцев скрипача-виртуоза… — Взглянув на часы, профессор улыбнулся. — Однако мы заболтались, я и вас и себя задержал. Мы расстаемся на несколько месяцев. До свиданья, товарищи, желаю вам доброго отдыха!‥

Чижов неторопливо спускается с кафедры и идет к дверям.

Любимого профессора окружают студенты, и вся группа выходит в коридор. В коридоре — торжественная тишина, паркетный блеск, лестница, двумя маршами устремляющаяся вниз. Чижов в сопровождении студентов приближается к лестнице, серьезно о чем-то с ними беседуя.

И вдруг снизу раздается веселый возглас:

— Чижик! Эй!

Чижов широко открывает глаза, перегибается через перила.

— Саша! Кошачий барин! Ах ты, черт побери!

И остолбеневшие студенты видят, как их уважаемый профессор кубарем скатывается с лестницы, обнимает, тискает и тычет кулаком в бок невысокого человека с разбойничьей кудрявой бородой и лауреатским значком на лацкане скромного пиджака.

Архитектурное управление.

В приемную руководителя одного из отделений гражданского строительства — академика Василия Васильевича Нестратова — входят Чижов и Лапин. В комнате находятся человек двадцать с альбомами и рулонами чертежей в руках. По их лицам видно, что долгое ожидание приема здесь обычное дело. Кто-то из «новичков» негодует и возмущается, но большинство с унылым и скучающим видом слоняются по приемной.

Возле референта стоит тоненькая темноглазая девушка с планшетом через плечо и говорит взволнованно и торопливо:

— Товарищ референт, вы поймите, седьмой день сюда хожу. Через день командировка кончается, а я не могу добиться товарища Нестратова…

У референта измученное и надменное лицо.

— Дорогой товарищ, я каждый раз спрашиваю, что у вас за дело к Василию Васильевичу, и вы регулярно отказываетесь отвечать!

— А если мне поручено с ним лично поговорить? Лично! Неужели нельзя?

— Я не говорю «нельзя», каждый трудящийся может быть принят Василием Васильевичем, но… согласитесь, что ж это получится, если к Василию Васильевичу Нестратову пойдет всякий кому не лень. Ну, зайдите денька через четыре…

Лапин переглядывается с Чижовым.

— Не могу я! — для убедительности девушка прижимает обе руки к груди. Я ведь из Тугурбая, вы поймите… издалека, с Камы… Мы строим город животноводов… Ну хорошо, я вам скажу, если нельзя иначе… Но даже странно… Мне комсомольская организация поручила лично… У нас есть предложение: заменить силикатный кирпич, который нужно везти за четыреста километров на наше строительство, первоклассным розовым туфом. У нас его сколько угодно! Но начальство наше уперлось! Раз подписано, говорит, значит подписано. А проект вами подписан, Нестратовым! Так легче же проект изменить, чем баржами силикат таскать…