Читаем Сучий Барин (СИ) полностью

Далее обрыв. Видимо, Толя, запутался в сложноподчиненных предложениях, а может, отвлек кто, а то ли еще чего. Суть, надо сказать, проглядывала и в столь сложной конструкции. Иметь сук, чтобы получилось перевязать с кобелями, а уж иных с другой деревни. Ибо…

А поскольку мнил он себя в роли непревзойденного самца-производителя, то и начал с себя и со своих охотничьих собак.

Тех было числом три. Борзые. И не простые, а злобные крымские (сиречь татарские).*

История умалчивает, каким образом получились первые собаколюди. И уж тем более покрыто мраком то, как осуществлялся и процесс осеменения, и процесс выращивания, и процесс воспитания /дрессировки сих монстров. Достоверно известно одно. Барин по деревням собирал «баб молочных» для няньчества. А бабы раз – и вдруг исчезать стали, вроде как в Маскву на бариновский промысел. Угу. Ага.

Деревенский люд не шибко доверчивый, жизнь приучила. Как старики говаривали: успеешь ишо гавно лаптем похлебать…

Поэтому аналог провели быстренько (в смысле – скумекали): баб к нему водят, бабы пропадают… Кинутое барином с крыльца: «Не ваше, мразь, дело, извольте разойтись, а то пожалеете…» успехо, как бывалоче ранее, не произвело. Народ, пока еще задумчиво, поглядывал на топоры с косами.

Дальше становилось все страннее и страньшее.

Где куры? С утра с десяток рылся? Рылся. Куда, на хер, смылся? Где пяток?

Хлев сверху разобран, теля как на барский стол разделан; мозги да хребет напрочь. Какой волк так делает? Никакой. Так волки не поступают. Неведомый зверь росомаха? Эвон где, он! А где мы? Правильно рассудили деревенские жители: так только баре могут. Им в потеху, поизвел всех, да во хранцию съеб… съехал. А нам – рожи друг-другу корчить, потому от голода они уж потешно больно выходят.

А барин продолжал чудить…

Глава вторая

УТРОБЫШ

Воспылал он любовью к дочке местного (Сухановского) кузнеца. И ведь, сволочь кака, не просто любовью – вроде как и жить хотел, и даже что-то навроде сватов посылал. Ну, сваты не сваты, а приехал мерзкорожий приказчик (из тех, кто любые приказы до выворота душонки своей подлой исполняют, аки собственную волюшку) и брякнул:

– Ты, эта, шерамыг*, девку собирай, барин жить пожелал и быстрей, он…

Речь произносил он длиннее изрядно, так как отягощал оную словесами такими, что даже и сразу-то эвфемизмы не подберешь. Однако все равно до конца не успел. Тюк – подкова в лоб влетела – да так и осталось впечатана, ибо не хрен… гм… не фига так с кузнецами разговаривать, а уж тем более с его дочей. Ага.

Анна Силовна, голубушка-лебедушка, рученькой своей смуглой изволила, осерчав на крамольщину, пошевелить, чем привела в динамическое состояние огромную подкову из-под копыта арденнского тяжеловоза. Которую, на секундочку глянем, безуспешно пыталась сломать. Не получилось – а тут этот – с речами невозможными, вот и рассердилась ласточка-смуглянка. А была б в рученьках девичьих другая подковка (обыкновенная), глядишь – обошлось бы. От сломанных подков результат не тот. Аэродинамические свойства, понимашь ли, не те.

Крякнул, глядя на тело, Сила Федотов сын. Пробормотал что-то неласковое, на дщерь косясь, да и уволок свежеиспечённого покойника к свиньям. Одежду же, даром что дорогущую, в камень завернул, да и в яму. В ту самую – безвестную, в которой все пропадает, и в которой искать никто не будет. Был человечишко – и нетути его. И концы в… мг-хм… глубоко, в общем, концы.

На усадьбе спохватились не сразу – сутки почти минуло. Отец милостивый, батюшка- барин, ожидаючи… м-м-м… ну пусть будет нареченную, изволил употребить спиртосодержащих напитков изрядное количество. Да что уж там, изрядное – пудами кушать их изволил. Не, начал-то господин-хозяин-барин по благородному, как принято: к паштету – мадера, к рыбе – шамбертен, стерлядку – под макон, угря – под клод-де-вужо, к мяску – портвейн, к индейке – сотерн, к телятине – шабли, к котлетам из соловьиных языков – еще чего-то там такого, эдакого. А потом затосковал и потребовал огурцов соленных простонародных, а под них уж и той, самой – какое на хер шабли к огурцам-то?

В общем, покинул отец родной на время юдоль земную. Только что запись появилась свежая (в смысле датировки, а так – не очень): «Кабы я была царем, то…», – далее зачёркнуто и залито, то ли вином, то ли не шибко лаконичной мужской слезой. А далее размашисто поперек страницы: «…царицу отыметь, во славу рода человеческого, дабы преумножить…». Все. Далее затык. Прям беда какая-то у Анатоля с этим «…преумножить».

А что кузнец? О! вот тут самое интересное начинается.

Глава третья

РОДЫШ