Читаем Повесть о верной Аниске полностью

а следующее утро было воскресенье, и все пошли в Софийский собор церковную службу слушать. И хоть собор был совсем близко, на одной площади с замком, а шли торжественным шествием. Впереди княгиня Ингегерда Олафовна, за ней дочери. А там боярыни и боярышни, и старшая нянюшка Амальфея Никитишна, и другие — всех не пересчитаешь.

Вот прошли они через площадь — а простой народ толпится, глазеет на них, — сквозь резные двери вошли в лестничную башню и стали подниматься на хоры. Простые люди молились внизу, а княжья семья с приближёнными, высоко над народом взнесённая, и в молитве с ним не смешивалась. И стены лестничной башни были расписаны не иконами, строгими ликами, чтобы люди трепетали и повиновались, а разными хорошими картинками, на которые было приятно смотреть. Тут была и охота, и всякие скоморохи, и разные птицы, и звери, и музыканты.

И была там одна картинка — гудочник водит смычком по струнам гудка. У него были такие большие круглые задумчивые глаза и пухлые губы под тонкими усиками поджаты, как у обиженного ребёнка. Анна Ярославна всегда ему улыбалась, а он смотрел на неё так печально-печально. Бедненький!

Вот княгиня со свитой поднялась на хоры, и сейчас же началась служба. Анна Ярославна сложила ручки, сделала постное лицо и приготовилась скучать. А краешком уха слышит, как толстая Амальфея Никитишна, шурша несгибающимися складками платья, бочком пробирается между боярынь к своей княжне поближе.

Амальфея Никитишна нагнулась к ней и зашептала:

— Ой, ясынька моя, вчерашний день, как тебя не было, приехали сваты.

— За кого сватать? — шепнула в ответ Анна Ярославна.

Тут княгиня Ингегерда Олафовна сердито оглянулась и зашикала. Нянюшка поспешно отодвинулась, Анна Ярославна притворилась, что вся погружена в молитву, а у самой мысли в голове так и пляшут. Сваты приехали!

Далеко-далеко внизу священники в золотых ризах кадят ладаном, читают молитвы, хор выпевает: «Услышь, господи», и простой народ с громким стуком кладёт земные поклоны, а Анна Ярославна стоит, ничего не видит, не слышит — размечталась.

«За кого сватать будут? А за кого бы мне хотелось бы? Ох, я бы пошла за гудочника. У него глазки круглые, усики тонкие. Вышла бы я за гудочника — он бы целый день на гудке гудел, а я б под то гуденье плясала бы. Ходили бы мы с ним с одной площади на другую, с Горы на Подол, с Подола на Гору. И ели бы пироги с луком, с перцем. А если пирожник опять на меня забранится, мой гудочник его по голове гудком как стукнет! Гудок в щепы, на лбу шишка Пирожник испугается и убежит и все пироги растеряет. А мы пироги подберём и угостим Аниску с братиками».

И Анна Ярославна тихонько улыбнулась своим мыслям «А может, я лучше выйду за Анискиных братиков? Пантелеймонушка ещё молоденек, я за Ивашку выйду. Он мне в самую полночь, в грозу, сорвёт горькую травку. Я её проглочу и пойму, что птицы говорят. Ворон на дубу кра-кра, селезень на пруду кря-кря, — а мне всё понятно! А потом я буду с Аниской уху варить, братиков кормить. Этому ложку, этому плошку, а маленькому Пантелеймонушке все остаточки соскребу. Ты кушай-покушай, расти-подрасти! Уж мне за Пантелеймонушку нельзя будет выйти, уж я за Ивашкой, а мы найдём ему другую раскрасавицу. Не такую красивую, как я, но тоже не плохую. А может, лучше не выходить за Ивашку? У него нос от загара лупится. Может, лучше за гудочника? Вот он как губы надул. За что его обижать?»

Вдруг неожиданно служба кончилась, и все опять пошли обратно через площадь, вернулись в светёлку. Амальфея Никитишна вся красная — видно, чуть не лопнула оттого, что пришлось так долго молчать, — поспешила выложить свои новости.

— Ох, ясынька моя, вчера, как тебя не было, приехали сваты, сватать тебя за французского короля. Прислал король за тобой епископа, и с ним большая свита, и подарков навезли множество.

— Не хочу за французского короля! — закричала Анна Ярославна. — Чего я за королём не видела? — И как брякнулась на пол, кулаками, каблуками по полу бьёт, кричит: — Не хочу за короля! У меня получше женихи есть!

— Ой, что ты! Опомнись!

Побежала Амальфея Никитишна за княгиней, за Ингегердой Олафовной. Княгиня поспешно пришла, видит — сидит Анна Ярославна на полу, в три ручья слезами заливается, кричит:

— Не хочу за короля! Не хочу! Не хочу!

— Почему это ты не хочешь? — строго спрашивает княгиня.

— Не хочу, и всё тут! Лучше я в монастырь пойду, в окошко выпрыгну, о камни разобьюсь, утоплюсь в Днепре-реке..

Тут княгиня подняла Анну Ярославну с полу, притянула её к своим коленям, пригладила ей волосы, утёрла лицо платочком и ласково спросила:

— А что же тебе хочется?

— Хочу за гудочника, который на стене нарисованный. Мы с ним будем по площадям ходить, на гудке гудеть.

— Да он же не живой. Его же, может быть, и нет такого. Может быть, его художник придумал.

— Тогда за Анискиного братика, за Ивашку. Мы с ним будем песни петь и с птицами беседу вести. Матушка родимая, мне за королём будет скучно. Поиграть не с кем.