Читаем Песни и сказания о Разине и Пугачеве полностью

Рассказ дан в плане рассказов о великом грешнике: на героя наложено проклятие и зпитимья. Мотив искупления грехов через страдания не развит. Здесь также мотив вторичного прихода Разина, встречающийся и в предыдущих вариациях. Исследование сюжета о великом грешнике дано в работах ироф. Н. Г1. Андреева. N. Р. Andrejew «Die Legende von

Библиография сюжета о великом грешнике приведена также в книге Ю. А. Яворского «Памятники галицко? русской народной словесности», вып. I, Киев 1915, стр. 282–284.

49—50. Предания, записанные акад. А. А. Шахматовым среди мордвы Саратовского края.

Напечатано в «Мордовск. этнографии. сборнике», СПБ. 1910, стр. 73–74 и 1–2. Дан мордовский текст и русский перевод.

Показательна известность легенд о Разине среди угнетенных народов царской России. К сожалению, этот материал собирался в свое время очень мало. О нем встречаются лишь глухие упоминания. Например, Н. В. Никольский сообщает: «Стенька Разин неодно

кратно бывал в Чебоксарском уезде. Прельщал чувашей обещанием больших выгод. Те верили ему. Держали его сторону. Спасаясь от преследований, Стенька избирал самые глухие (Места». (Н. В. Никольский, «Краткий конспект по этнографии чуваш». Иэв. об-ва археологии, ист. и этногр. при Казанск. ун-те, вып. XXYI, Казань 1911). Несомненно, эти краткие замечания даны автором на основе устных преданий и рассказов. Но самый материал не представлен.

Мордва, принимавшая деятельное участие в разинщине, в некоторых районах играла даже ведущую роль. Среди мордвы пользовались известностью и песни о Степане Разине, напр. песня о сыйке. Замечательный по своей яркости вариант ее (№ 2) от старухи-мордовки сообщен в Саратовский сборник кн. Голицыным.

В первом предании (№ 49) — соединение двух мотивов: 1) о кладе и 2) о мучениях великого грешника, которого земля не принимает. Схема рассказов и преданий о кладах постоянна: для добычи клада предлагаются особые, трудно выполнимые условия. Интересен, «апр., вариант № 44. Картина мучений Разина да грехи также почти одинакова во всех преданиях Этого типа.

51. Напечатано в «Саратовском справочном листке» 1878, № 198; слышано на пароходе от крестьян поволжских деревень Царицынского и Камышинского у. Предание подчеркивает богатство Разина и желание помочь бедноте. Последний момент получил стилизацию в христианском духе.

52. Сообщено Мамакиным. Напечатано в «Живой старине» 1890, вып. 2, стр. 139, «Великорусские народные легенды, сообщ. Ив. Мамакиным из Лукояновского у., Нижегородской губ.».

53. Записано в Саратовском крае. Напечатано у Минха «Народные обычаи», обряды и суеверия крестьян Саратовской губ.», СПБ. 1890. Соединение двух тем: о Марине (Маринке) — безбожнице и о Ст. Разине. Образ Марины в устно-поэтическом творчестве почти всегда дается как воплощение коварства, безнравственности, но вместе с тем красоты. То же в песнях о Григорпи Отрепьеве и Марине. Напр., М. 212, 213, 214 и др. в образе Разина оттенены мотивы чародейства и богатства (владение кладами).

54. Записано в Среднем Поволжье. Напечатано в ст. Н. Я. Аристова «Предания о кладах», «Зап. Русск. географ, об-ва по отд. этнографии», т. I, СПБ. 1867, стр. 732–733.

Интересна кладовая запись, приписываемая Разину. Такие записи о том, как разыскать клад, встречаются довольно часто. Аристов приводит и самое письмо о кладе Разина. Подобные письма, безусловно, являются позднейшим сочинением и носят на себе яркие следы многократного переписывания.

55. Напечатано в отмеченной выше ст. Н. Я. Аристова, стр. 715.

56. Напечатано там же, стр. 723.

Все рассказы о кладах Разина интересны разнообразием своего содержания, именно богатством преданий о Разине, с которыми они связаны, при чем необходимо

заметить* что этот материал из одного лишь Симбирского края.

57. Записано в Симбирске Садовниковым. Напечатано в «Сказках и преданиях Самарского края», стр. 348.

ПЕСНИ, ПРЕДАНИЯ И РАССКАЗЫ О ЕМЕЛЬЯНЕ ПУГАЧЕВЕ

1. Сообщено В. М. Далем. Записано в Оренбургской губ. (вероятно, в 30-х годах XIX в. — А. Л.)

Напечатано в 9 вып. «Песен» Киреевского, сгр. 244–245.

Песня яицких казаков. С 20-х годов XVIII в. правительство все более и более распоряжается внутренними делами «шцкого казачества. Атаманы назначаются уже Петербургом. С каждым годом настроения недовольства нарастают. Создаются две партии: казаки «войсковой стороны» стоят за прежние порядки; казаки «старшинской стороны» стоят за подчинение требованиям правительства. Казаки жалуются в Петербург на старшин. В ответ на жалобы правительство присылает неоднократно комиссии для разбора конфликтов.

Незадолго до пугачевщины правительство решило составить московский легион как особое отборное войско. Туда должны были войти и яицкие казаки. Слухи об этом' разнеслись по Яику и усилили волнения. Казаки просили не брать их в легион. Это было исполнено. Песня отражает события перед началом пугачевщины.

2. Записано И. И. Железновым в 1858 г. от старого казака Ивана Михайловича Бакирова. Напечатано в цикле «Предания о Пугачеве», «Уральцы», т. III, стр. 166–168.

Песня о ходе пугачевского движения. Начало ее тесно связано с предыдущей песней о назначении ка-~ заков в московркий легион. Упоминается о волнениях на Яике 1771–1772 гг. и об убийстве генерала Траубен-берга (январь 1772 г.). Вероятно, песня сложилась на Яике, но в рядах «старшинской партии» (действия пугачевцев расцениваются как бунт; передавшиеся на его сторону названы изменниками и т. д.). Возможно, что эта песня была известна среди усмирителей пугачевщины. Интересно мнение самого исполнителя о ней. Он не оканчивает ее, отговариваясь, что дальше «Запамятовал». «Да и с молоду-то я не очень любил петь ее: солдатска она! Солдаты же, чтоб их одрало, — прибавил рассказчик, — солдаты ж, энамо, и приплели тут «донского казака — Емельяна Пугача».

«А по-нашему, — продолжал старик, — по нашему, он был не Пугач, а настоящий Петр Федорович».

В другом варианте (№ 3), из Симбирской губ., как раз утрачена острота отрицательной оценки пугачевщины, бросающейся в глаза здесь, в яицком варианте.

3. Записано Языковым в Симбирской губ., с. Головино.

Напечатано в 9 вып. «Песен» Киреевского, стр. 245–246.

Вариант предыдущих песен. По сравнению с № 2 — более сокращенный.

Интересен финал песни, вероятно, иносказательно изображающий участие различных социальных групп в пугачевском движении («Мелка рыба вниз пошла»).

Отрывок этой песни был записан Пушкиным 1833 г. в Оренбургском крае. Запись Пушкина является отрывком той же песни, вариант которой записан 25 лет спустя Железновым. См. гл. «Песни и предания о Разине и Пугачеве в записках Пушкина.

4. Записано от К. Ослова в Симбирской губ., Корсун* ского у.

Напечатано П. В. Шейном в «Чт. в О-ве истории и др. росс.», 1859, стр. 146–147. То же в № 9 вып. «Песен» П. В. Киреевского.

По колориту и топографическим штрихам эта песня пугачевская. Аристов высказал мнение, что эта песня о стремлении екатерининского солдата проникнуть в стан пугачевцев изображает казака Перфильева, который, находясь в начале пугачевщины по делам яицких казаков в Петербурге, обещал начальству принять все меры к поимке Пугачева; однако, вернувшись на родину, превратился в одного из самых активных сторонников Пугачева. Нам думается, что едва ли можно отнести эту песню к точно определенному лицу. Возможно, что она родилась в станах пугачевцев под Оренбургом. Вероятнее всего, она имела продолжение, — и данная запись сохраняет лишь часть ее. Именование Пугачева генералом Пугачем, а также последние два стиха:

Не дают-то мне, доброму молодцу, волюшки —

Во Ленбург сходить, Пугача убить…

нам думается, представляют собою замену, принятую исполнителями с целью нейтрализации политической остроты всей песни.*

5. Напечатано П. В. Шейном в «Чт. в о-ве истории и др_. росс.», 1877, кн. III, стр. 127–128.

Песня о разгроме пугачевских отрядов князем П. М. Голицыным (весна 1774 г. — начало крупных поражений восставших). Она интересна как один из образцов антипугачевской песни, возникшей, повиди-мому, уже после ликвидации движения среди верных правительству (или желавших показать свою верность) войсковых частей. Вероятно, сложение подобных песен поощрялось начальством.

6. Записано П. В. Киреевским от семидесятилетней старухи, Катерины Андреевны. Напечатано' в 9 вып. его л Песен», стр. 249–250.

Песня о появлении и казни Пугачева. Тон ярко осудительный. Аристов находит, что она «сочинена кем-либо из боярской партии» (Н. Аристов, «Об историческом значении русских разбойничьих песен», Воронеж 1875, стр. 87). Действительно, песня проникнута настроениями приверженцев императрицы (восхваление царицы, осуждающие эпитеты по адресу Пугачева; отношение к его казни).

7. Записано в Оренбургское крае, без указания кем. Напечатано в 9 вып. «Песен» П. В. Киреевского, стр. 247.

Песня изображает тоскливые предчувствия «доброго молодца Емельяна Ивановича». Он едет по чисту полю и замечает, что конь его спотыкается. В данном случае известный эпический мотив —^L предчувствие беды по поведению коня — ассоциируется с образом Пугачева (возможно, именно с поспешным его отступлением, попыткой спастись от преследований полковника Михельсона). В этом же плане осмысления известного мотива воен-

ных и казацких песен, мотива защиты знамени (казаком, солдатом), — смерти героя на поле битвы со знаменем в руках и т. п., — интересна песня об «Алтын* ском знамени».

На зоре было, на зореньке,

На восходе было красна солнышка,

В полку у нас несчастье случилося,

Что убила в полку у нас хорунжего,

Что ни лучша из нас нерва воина,

Что Иванушку Семеновича Барханскова.

Как убила его дао белую грудь,

Во белую грудь, в ретиво сердце.

Он вскричал, возгаркнул громким голосом:

«Уж ты гой еси, мой племянничек,

«Что Степанушка сын Михайлович.

«Подбеги ко мне ты скорехонько,

«Поддержи, подыми знамя царское,

«Знамя царское, все алтынное.

«Не допусти ты знамя до сырой земли.

«Сбереги, соблюди знамя царское,

«Знамя царское, все алтынное.

И он пал-то к коню на черну гриву.

Со черной-то гривы на сыру землю.

М. Михайлов, «Уральские очерки», «Морской сборник» 1859, № 9, стр. 27–28, ч. III, неофициальная.

Перепечатано в «Сборнике уральских казачьих песен» М. Г. Мякушина, Спб. 1890, № 25. И у Михайлова и в сборнике Мякушина приводится сокращенный вариант песни, без упоминания о Пугачеве. На Яике эта песня ассоциируется с пугачевским движением. В отряде Пугачева было голштинское знамя. Пугачевцы очень дорожили им, как эмблемой подлинности царского происхождения «Петра Федоровича» (Дубровин, «Пугачев и его сообщники», Спб. 1884, т. III, стр. 355). Тревожно справляется о голштинском знамени императрица. 15 сентября 1774 г. она пишет из Петербурга кн. М. Н. Волконскому: «.. При сем посылаю к вам голыптейиское знамя Дельвигова драгунского полка, которое было отбито Михельсоном у Пугачева под Царицыном и тотчас же сюда

25

О Разине и Пугачеве

отравлено… Хорошо — было бы, если б вы открыли источник, каким образом сие знамя дошло до Пугачева, ибо вывело б много плутней наружу». В письме от 3 октября 1774 г. Екатерина опять напоминает генерал-аншефу: «… Когда привезут к вам Пугачева, то не забудьте спросить о голылтейнском знамени. .» (Сочинения имп. Екатерины II, т. I, изд. Ал-дра Смирдина, Спб. 1850, стр. 289, 291).

8. Сообщено А. М. Языковым, Симбирск, губ., с. Головине. Напечатано в 9 выл. «Песен» П. В. Киреевского, стр. 248.

Одна из самых ярких песен о пугачевщине. Ясно выражен непримиримый классовый антагонизм борющихся сторон. Вся песня является поэтическим отображением и переосмыслением встречи графа Панина с Пугачевым в Симбирске. Когда скованный, в клетке, Пугачев был доставлен в Симбирск, на другой день туда же приехал и граф Панин. Он приказал привести Пугачева и показать его собравшейся толпе. В тот же день, 2 октября 1774 г., в письме к кн. М. Н. Волконскому он описывает эту встречу: «Пугачев на площади, скованный, перед всем народом велегласно признавался и каялся в своем злодеянии и отведал тут, от моей распалившейся крови на его произведенные злодеяния, несколько моих пошечин, от которых из своего гордого вида тотчас низвергся в порабощение» (Гос. архив, YI. д. 527; также «Москвитянин» 1841, кн. II, стр. 482; Н. Дубровин «Пугачев и его сообщники», т. III, Спб. 1884, стр. 307–308. Панин ничего не пишет о своем разговоре с Пугачевым. О разговоре упоминает Рычков, описывая это свидание: «…может быть по привычке, своей, или по злой своей натуре, он (Пугачев. — А. Л.) ответствовал на вопросы его сиятельства очень смело и дерзновенно, то, раздража тем его сиятельство, тут же пред всем народом получил от собственных его рук несколько пощечин и ударов, из-за чего и начал уже быть кроток..» («Летопись Рычкова. Пушкин, Приложения к «Истории Пугачевского бунта»).

Возможно, что устное предание расцветило и развило разговор екатерининского сановника с предводителем восстания крепостных.

Возможно, именно на основании устных преданий Пушкин ввел в «Историю пугачевского бунта» разговор Пугачева с гр. Паниным. Пушкин так изображает эту встречу: «Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил ею на крыльце, окруженный своим штабом: «Кто ты таков?» — спросил он у самозванца. «Емельян Иванов Пугачев», — отвечал тот. «Как же смел ты, вор, называться государем?» — продолжал Панин. «Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно): я вороненок, а ворон-то еще летает». Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ, столпившийся около двора,' ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него клок бороды». (Пушкин, «История Пугачевского бунта», гл. VIII).

Характерно, что в песне выступает мотив особого положения Пугачева — Петра III; его не могут судить сенаторы. Этот же мотив развивается и в современных пугачевщине рассказах (о чем ясно свидетельствуют показания пугачевцев на допросах. Этот же момент ясен и в рассказах уральских казаков.

9. Записано А. Н. Лозановой в 1930 г. в Нижнем Тагиле от жительницы гор. Невьянска (Средний Урал), Веры Васильевны Петровой, 52 лет, грамотной.

Замечательный фрагмент песни-плача о погибшем Пугачеве. Он особенно ценен для нас, как живой (до настоящего времени) след яркого и эмоционально богатого репертуара непосредственных участников пугачевского движения — горнозаводских крестьян.

Указывают, что эта песня больше известна в Кунгур-ском округе, где ее поют на больших сборищах, иногда на свадьбах.

Старшие родственники сказительницы, по ее словам,

, работали на Демидовских заводах. Старики (теперь уже покойные) рассказывали о пугачевщине, пели и песни. Теперь она помнит только этот отрывок.

10. Записано от казака Петра Плаксина. Напечатано в «Песнях уральских казаков», собр. А. и В. Железновыми, стр. 85–86 (дан и напев).

Здесь песня отражает настроения групп, мобилизованных в пугачевские отряды, которым после разгрома движения нередко приходилось скрываться и утверждать, что их участие в пугачевском восстании было вынужденным.

Поэтический вариант ее, также с упоминанием Петра III, записан у гребенских казаков (Ф. С. Панкратов. «Гре-бенцы в песнях», Владикавказ 1895, стр. 53). В основе песня, вероятно, рекрутская (о принудительной солдатчине), так как в вариациях ее нередко поется вообще о «грозной службе государевой». Напр. в песеннике 1792 г.;

Сторона ль ты моя, сторонушка,

Сторона ль моя незнакомая,

Что не сам-то я на тебя зашел,

Что не добрый меня конь завез,

Завезла меня кручинушка,

Что кручинушка великая,

Служба грозна государева,

Прыткость, бодрость молодецкая И хмелинушка кабацкая…

11. Записано В. А. Мясоедовой в Петровском у., Саратовской губ., напечатано в «Русской старине» 1874, кн. XII, стр. 817. Песня о сынке (агенте) Стеньки Разина осмысляется как песня о Пугачеве. Неизвестный молодец оказывается Емельяном Пугачевым, может быть, его агентом.

12. Записано в Москве. Напечатано в 9 вып. «Песен» П. В. Киреевского, стр. 252.

Одна из песен о пугачевских агентах. Оформление в стиле разбойничьих песен (разбойник приезжает к своей милой). Начало — песня о сынке Разина, появляющемся в Астрахани.

13. Записано П. В. Шейном от Н. Картавенко. Напечатано в 9 вып. «Песен» Киреевского, стр. 145–146.

Вариант с незначительными разночтениями помещен в труде Максимова «Сибирь и каторга», т. I.

Песня об одном из талантливейших помощников Пугачева — Чике-Зарубине, переименованном в графа Чернышева. Это предположение высказано также и Аристовым («Об историческом значении разбойничьих песен», стр. 85–86).

Песня о графе Захаре Григорьевиче Чернышеве, участнике семилетней войны, доверенном лице Петра III, записана в значительном ряде вариантов.

Известное имя вельможи эпохи Петра III явилось как бы прикрытием для песни о герое пугачевщины. По существу данная вариация песни о Чернышеве является песней безвестных разбойников, «сирот бедных, бес-пашпортЪых», очень часто прикрепляющейся к имени Разина, в данном случае через Разина к Пугачеву.

Село Лысково связано с верхневолжской разинщиной, но также оно связано и с действиями пугачевцев. По преданию, Чику-Зарубина везли на казнь окружным путем через Лысково, чтобы доказать массам, что он действительно пойман.

Здесь налицо опять поэтическое оформление глубокой связи разинщины и пугачевщины (то же в № 11, 12).

14—15. Зап. А. Н. Лозановой в 1930 г. на пароходной пристани Покровск — Саратов от урож. Пугачевского окр. М. Ф. Пяткиной, 60 лет.

Самые последние записи рассказов о пугачевщине.

Хотя в их содержании уже в значительной мере стерта классовая заостренность, — в сравнении с преданиями, приводимыми ниже, — но эти рассказы, записанные четыре года тому назад, ценны как указание на следы современной нам живой традиции о пугачевщине. Именно поэтому мы открываем ими собрание преданий о Пугачеве.

16. Рассказы о Пугачеве от донских казаков и волжских судовых рабочих даны Якушкиным (о немсм… «Ра-зинщина», Рассказы и предания, примеч. № 43).

Напечатана в сочин. Павла Якушкина, СПБ. 1884. стр. 405–406, в очерке «Путевые письма из Астраханской губ», 1879 г.

Передача воспоминаний очевидцев и свидетелей пугачевщины. Пугачев именуется храбрым воителем (не царем). Участники беседы (и слушатели и рассказчик) вспоминают о Пугачеве на ряду с Разиным и Ермаком. Сопоставление этих образов характерно для волжских рудовых рабочих и отчасти для донского казачества.

17. Дано А. Николаевом ср слов старой пирожницы из Саратова, Вахрамеерны. «Саратовские губернские ведомости» I860, № 25, ч. неофициальная.

18. Записано от того же лица, что и предыдущий рассказ. Напечатано в «Саратовских губернских ведомостях» 1860, № 14.

Обычные для рассказов о пугачевщине мотивы. Глухое упоминание о чародействе Пугачева — очевидно, отголосок преданий о чародействе Разина. Немецкий генерал, о котором упоминает предание, — вероятно, Михельсон, которому удалось захватить Пугачева.

19. Сообщено Ив. Мамакиным. Напечатано в «Живой Старине» 1890, вып. 2, стр. 139–140, «Великорусские народные легенды», сообщ. Ив. Мамакиным из Луко-яновского у., Нижегородской губ.

Рассказ чрезвычайно показателен для осмысления образа Пугачева как защитника крепостных. Пугачев противопоставлен жестокой крепостнице, которая (по преданию) умирает, потрясенная встречей с Пугачевым.

Салтыкова Дарья Николаевна, помещица, современница Пугачева (1730–1801), прославилась своей исключительной жестокостью. В Московской области и в районах ее поместий о ней сохранилось много рассказов, ее прозвали «людоедкой», имя «Салтычиха» стало нарицательным. Есть данные, что Салтыкова не знала грамоты. Рано овдовев и оставшись полной хозяйкой своих имений, она за семь лет замучила около 139 своих крепостных. Все жалобы крестьян на свою помещицу, благддаря ее связям и взяткам, не достигали цели, — наоборот, жалобщики обвинялись в клеветничестве и подвергалась наказанию. Наконец, в 1762 году двум крепостным удалось подать жалобу императрице. Только шесть лет спустя юстиц-коллегия, установив, что Салтыкова «не малое число людей своих мужска и женска пола бесчеловечно мучительски убивала до смерти», — выносит ей смертный приговор (отсечение головы). Тогда Салтыковой было 38 лет. Но казнь, по распоряжению императрицы,'была отменена. Салтыкову сослали в один из монастырей, где одиннадцать лет она просидела в подземной тюрьме, а остальные 22 года до смерти провела в застенке, пристроенном к стене храма, и даже от приставленного к ней караульного родила ребенка. (Студенкин, «Салтычиха», «Русская старина» 1874, т X;

П. Кичеев, «Салтычиха». «Русский архив» 1865, № 2; «Русские достопамятности», вып. У, М. 1862; В. И. Се-мевский, «Крестьяне в царствование Е. II», т. I, СПБ. 1903; Н. Дубровин, «Пугачев и его сообщники», т. I, стр. 338–342.

20, Сообщено Н. А. Аристовым. Напечатано в «Историческом вестнике» 1880, т. III, стр. 21–22.

Один из рассказов о верных правительству чиновниках, погибавших от пугачевцев. Имена действующих лиц в' данном случае не сответствуют действительности.

Однако подобные эпизоды, без сомнения основанные на имевших место фактах, весьма часто встречаются в семейных хрониках дворянства и духовенства. Начиная с 70-х годов, эти материалы нередко печатаются в исторических журналах (в «Русской старинен, «Русском архиве», «Историческом вестнике» и т. д.) как воспоминания о «бунте». Основное их содержание — это жестокость Пугачева и пугачевцев, переживания ужаса перед их приходом, гибель, иногда неожиданное избавление от смерти. Здесь часто можно встретить мотивы религиозно-мистического характера: спасение благодаря образкам, чудотворным иконам, фамильным святым, которые с этих пор начинают чтиться еще более.

Из рассказов подобного рода интересно предание о приходе Пугачева в Курмышский край (Н. Ф. Ака-емов, «Город Курмыш в XIY — ХУ III ъв.». Изв. о-ва археологии, ист. и этногр. при Казанск. ун-те, т. XI, 1893, и А. Труворов «Былое из пугачевщины», СПБ. 1870).

Оба рассказа — о памятном событии дворянской семьи Бобоедовых. Семья была спасена благодаря маленькому сыну «Васеньке», который понравился Пугачеву своей пляской. В организации всего этого дела принимал деятельное участие пугачевский полковник Герасим Васильев, который работал в доме Бобоедовых печником и не раз видел искусство барского сына.

Маленький Бобоедов так раззадорил пугачевских полковников своей пляской, что (по рассказу Труворова) настаивавший на казни Бобоедова-отца казак-полковник забыл о казни, тоже бросился в круг и начал приговаривать: «ой жги, говори, ростабарывай. .» Глядя пц него, и Герасим Васильев тоже вскочил с места и, притопывая ногами, помахивая своим бумажным клетчатым платком, приговаривал своему товарищу:

Ходи браво, гляди прямо,—

Говори, что вольны мы…

(А. Труворов, указ, статья, стр. 17).

Возможно, что эта поговорка была в ходу у пугачевцев. Может быть, она является тоже отголоском фольклора восставших крепостных масс.

21. Записано Д. Н. Садовниковым в селе Старом Урай-кине, Ставропольского у., Самарской губ. Напечатано в «Сказках и преданиях Самарского края» № 115,

стр. 377.

Один из типичных мотивов в рассказах-воспоминаниях о пугачевщине: добрая барыня (барин) спрятана крестьянами от пугачевцев.

Эти рассказы основаны на действительных событиях, иногда имевших место. Напр., семья помещика Кузнецкого у., Саратовской губ., Радищева (отца), которого очень любили крепостные, не была выдана пугачевцам, хотя крестьяне знали, где она находится: отец спря

тался со, старшими детьми в лесу, а младших оставил у крестьян.

22—25. Записано в 1905–1906 гг. акад. А. А. Шах^ матовым и под руководством его, от мордовского населения Саратовского уезда, в Сухом Карабулаке (№ 22) и в Оркине (№ 23). Напечатано на мордовском языке, с русским переводом в «Мордовском этнографическом сборнике», Спб. 1910, стр. 55–56 и стр. 12–13.

Предания № 24, 25 взяты Шахматовым из историко-географического описания Оэерской вол., Саратов-екого у., А. Н. Минха (А. А. Шахматов, «Мордовский этнографический сборник», стр. 699–700).

Мордовские предания о пугачевщине являются чрезвычайно яркими памятниками, выявляющими причины живого отклика мордовского народа на пугачевщину. Для него пугачевщина является мерилом времени; от пугачевщины считают возраст стариков и различные события. Когда необходимо подчеркнуть возраст старика — = говорят: «Он помнит (знает) пугачевское время».

26. Записано в конце 50-х годов учеником Симбирской семинарии, уроженцем села Туван, и напечатано в «Историческом вестнике» 1880, т. III, стр. 18–19.

К сожалению, нам неизвестны предания о пугачевщине из уст самих чувашей. Настоящий рассказ переложен собирателем в подчеркнуто-великодержавном духе. Однако, даже в таком виде, он представляет интерес своей фактической стороной (широкое участие чувашей в пугачевщине, надежды их на Пугачева, принудительная христианизация и ненависть к православному духовенству; отношение правительства к чувашам). Вся эта канва фактов, отразившихся в данном рассказе, дает возможноеть заключать о содержании и эмоциональной окраске подлинных чувашских преданий о пугачевщине.

27. Напечатано в работе Н. В. Никольского «Краткий конспект по этнографии чуваш», «Изв. об-ва археологии, ист. и этногр. при Казанск. ун-те», вып. XXVI, Казань 1911, стр. 607.

Содержание преданий и рассказов чувашей дано в конспективном переложении.

Несомненно, этот материал мог бы быть гораздо обширнее, но он в свое время мало собирался и почти совсем не записывался в своем подлинном виде.

28. Башкирское предание о речи Салавата Юлаева к своим соотечественникам — пугачевцам.

Сообщено Сагид Ми расовым, к сожалению, без указания места, времени и лица, со слов которого оно записано.

Напечатано на башкирском языке в «Трудах научной и исторической организации при Народном комиссариате Башкирской республики», 1922, ч. I, стр. 29–31.

Здесь помещаем полный перевод, сделанный сотрудником Историко-археографического института Академии Наук СССР, В. А. Забировым, под редакцией акад. А. Н. Самойловича.

Салават Юлаев — молодой предводитель и организатор восстания башкир во время пугачевщины, один из самых образованных и талантливых среди своих соотечественников той эпохи. Он оставил по себе память как герой-воитель (богатырь) и как поэт. Захваченный правительственными войсками, на допросах ц цытках Салц-ват все же не сообщил всех данных о ходе и развитии восстания в Башкирии. Тайная экспедиция выносит о нем и об его отце, Юлае, подтвержденное императрицей постановление от 16 марта 1775 г.: «Наказать его во всех тех башкирских селениях, где от него злодейства и убийства происходили, кнутом и, наконец, в последнем из оных селений, вырвав ноздри и поставя знаки «вор и убийца», послать для употребления в тяжкую каторжную работу вечно, в Рогервик» (Пугачевщина, т. И, ГИЗ, 1929, стр. 451). В ответ на этот приговор сохранилось донесение, что наказание исполнено.

Об этом борце за свободу башкир сохранились песни, ему приписываемые; о нем рассказываются сказки и предания, повторяются (будто бы им формулированные) изречения и поговорки. Действительно, песни, принадлежащие, по преданию, Салавату, проникнуты настроениями борьбы, жажды отвоевать права, веру и свободу Башкирии.

Высоко летает ворон,

Выше ворона — сокол,

Выше сокола — могучий Орел, птичий царь.

Далеко там тебе, юный воин,

До богатыря —

Мощного орла,

Но крепися и мужайся,

Бога в помощь призови,

И иди на бой ты смело И везде врагов рази.

Бог великий создал храбрых,

Храбрых воинов своих,

Чтоб они неверных били,

Защищая честь и веру,

Как велит святой коран,

Что пророк святой вещал.

Призовя на помощь бога,

Не боюся я врагов:

Знаю алчного киргиза,

И урусов (русских) не боюсь. .

Некоторые песни Салавата ассоциируются в Башкирии с событиями пугачевщины. Такова, напр., песня о том, как Салават, взяв пример с великих богатырей своей страны, один отбивается от трехсот врагов:

Было время, время храбрых.

Божьих всех богатырей;

Были Гали, Абутали,

Саш и Нариман,

Знал их целый свет,

Знал про их дела,

Во всю жизнь свою сражаясь,

Победили многих сильных И величайших богатырей.

Много неверной силы Меч их поразил.

Не боялись силы вражей,

Ни драконов, змей,

Ни коварств самих шайтанов,

Ни волшебников ужасных,

Лютых курада (колдунов).

Вот какие были люди В прежние года.

Про дела ваши я слышал,

Духом возгорясь,

Оседлал коня, и в сечу Конь меня понес.

Я сразился со врагами И врагов разнес,

На меня напало разом Триста человек.

Я от всех трехсот отбился,

Вынес конь меня На широкую долину К светлому ручью. .

По поводу этой песни у башкир составилось предание, что ее сложил Салават про себя; он будто бы один отбился от трехсот казаков. Указывают даже место, куда вынес Салавата конь, близ Саткинского завода, при ключе Пермяцком.

Когда башкирские отряды в районах Саткинского завода спешно отступали, спасаясь от преследований полковника Михельсона, Салават, по преданию, сложил песню:

Поскакал бы я — да впереди болото,

Стрелял бы я — да стрел мало у меня, Осмотрюсь кругом —

Мало у меня надежных людей…

Пс преданиям, необычайная богатырская сила Салавата появилась у него в молодом, даже отроческом возрасте. О нем башкиры поют песню:

Сколько лет Салавату?

Зеленая шапка на его голове.

Если спрашиваешь о летах Салавата, — Четырнадцати лет он стал богатырем…

Эта песня известна в Башкирии в значительном ряде вариантов.

Предание, сообщенное Сагид Мирасовым, вначале является пересказом событий, связанных с борьбой башкир против надвигающихся русских.

Изречения, вкладываемые в уста Салавату, замечательны по своей политической остроте и, вместе с тем, художественности. Возможно, они явились и позднейшим оформлением понимания башкирами борьбы за свою самостоятельность. В них чрезвычайно показательно их соединение именно с образом Салавата. Ярко также даны отдельные образы, напр. свобода, которую Пугачев обещает башкирам: «.. пусть они сами управляют своей страной, где они по своему желанию могут летать подобно птице и плавать подобно рыбе..» или еще символический образ: уголек в речи Салавата является символом сожженных и уничтоженных русскими башкирских селений.

Предания являются отображением той ведущей роли, которую играли среди угнетенных самодержавием кочевых народов башкиры в пугачевском движении. Р. Г. Игнатьев, «Башкир Салават Юлаев, пугачевский бригадир, певец и импровизатор». Изв. об-ва археологии, ист. и этногр. при Казанск. ун-те, — т. XI, вып. 2; Пугачевщина. Центрархив, т. I и II. Типеев, «Очерки по истории Башкирии», Уфа. 1930, стр. 57–68. Ст. Злобин, «Салават Юлаев», Дешевая б-ка. ГИЗ, 1930.

29. Записано А. Николаевым в д. Средняя Елюзань, Кузнецкого у., Саратовской губ., со слов старика-тата-рина Абурахмана Хабибулина Усманова, современника пугачевщин!!. «Сарэтрвсяце губ. ведомости» I860, N? 1^*

30. Татарские предания о пугачевщине. Напечатано в кн. «Неизданные произведения Каюма Насырова и материалы к 100-летнему юбилею со дня его рождения». Изд. Бюро краеведения при Наркомпросе ТССР, Казань 1926 (на татарском языке). Перевод сделан сотрудником Историко-археографического Ин-та Акад. Наук СССР В. А. Забировым.

Эти предания изложены на основании материалов, со* бранных одним крупным казанским купцом — Мухаме-дзяном Айтовым, любителем старины.

Записи Айтова были помещены в журнале «Шуро» 1912, № 15, стр. 396 и след, (на татарском языке).

Передавая (вероятно, в 80-х годах) материалы о пугачевщине, собранные Айтовым, Каюм На сыров отмечает: «Из событий, происшедших в 1772 г., имеется также

сказание о Пугачеве, известное среди народа».

В преданиях татар (№ 29 и 30) не встречаем той яркой политической заостренности, которую видим, например, в башкирских, мордовских преданиях.

31—32. Налеч. проф. Б. М. Соколовым в журн. «Красная нива» 1927, № 3, под заглавием: «В гостях у Пу-гаченка».

Рассказы отмечены во время этнографической экспедиции от Центрального Музея Народоведения в Марийскую и Вотскую области, летом 1926 г. Б. М. Соколов устанавливает действительное пребывание Пугачева в данном районе в 20-х числах июня 1774 г. Б. М. Соколову удалось выяснить, что изображенный на портрете «пугаченок» не мог быть ни сыном Пугачева, ни тем мальчиком, которого обласкал Пугачев Однако тем показательнее та настойчивость, с которой хранятся и передаются из поколений в поколения рассказы о Пугачеве, побывавшем в местных районах. Самое прозвище «Пугаченок» свидетельствует о ясном следе еще живой до настоящего времени эпической традиции о пугачевщине среди народов Прикамья.

33—44. Предания о пугачевщине в передаче И. И. Железнова (о Железнове см. настоящ. сборн., Разинщина, примеч. № 44).

Предания и рассказы о пугачевщине даны Железновым главным образом на основании его записей 1858 г., когда летом и осенью состоялась его специальная поездка для собирания фольклорных материалов среди уральских казаков.

Собранные рассказы о Пугачеве были уже в 1859 году обработаны Железновым и приготовлены к печати. Но из цензуры они были присланы обратно с надписью: «Возвратить автору без одобрения». Вероятно, настроения их, в высшей степени сочувственные Пугачеву и пугачевщине, оказались неприемлемыми для печати. Лишь во втором, уже посмертном издании сочинений Железнова (1888) они были опубликованы. Помещаемые ЗДесь материалы взяты из 3-го (самого полного) издания сочинений Железнова, «Уральцы. Очерки быта уральских казаков», СПБ. 1910, т. III, стр. 140–210.

Предания уральского казачества, которое, как известно, являлось наиболее активным ядром пугачевщины, составляют особую группу. Они отличаются яркостью и обстоятельностью рассказа, стремлением к точности хронологических и топографических указаний. В предисловии к «Преданиям о Пугачеве» Железнов пишет, что с самого детства он слышал на Урале много рассказов о пугачевщине. В 50-х годах, оценив все значение этого материала, он решил записать его.

«В 1858 году, в течение целого лета и осени, я разъезжал по Яику, отыскивал старичков и старушек и подбирал крупицы, оставшиеся от старинного пирования. Что собрал, то и представляю, прибавив, разумеется, и то, что запало в память мою из времен детства и юности. Представляю именно то, что собрал, представляю в том именно виде, как, что, а в иных случаях и от кого слышал.

«Из этой оговорки читатель догадается, что рассказ мой, составленный из разных лоскутков, будет не очень строен, последователен. Этого мало, прибавлю я: рас

сказ мой будет с некоторыми повторениями и даже противоречиями; но, смею заверить всех и каждого, взамен того недостатка, рассказ мой будет верен действительности, то есть в нем не будет ни одной черты присочиненной».

И далее: «Итак, предания о Пугачеве я оставлю неприкосновенными, в том виде, как слышал из уст народа, не делая относительно них здесь никаких пояснений и не пускаясь по поводу их ни в какие рассуждения. .»

Такова характеристика своей работы самим, данная Железновым. Однако, конечно, материал передается им согласно собирательской манере 40—50-х годов, в известной компановке и в известном литературном обрамлении. Своими вопросами собиратель дает направление рассказу, определяет расположение эпизодов. Несомненно также, что предания не лишены и некоторых вставок и литературных украшений со стороны очеркиста (напр., сравнение характеров действующих яиц, с личностями древней Руси, подробная оценка политики «пруцкого короля» Фридриха и турского султана, перечисление военных приобретений екатерининской эпохи). Восхваление ума и государственных способностей Екатерины II (чему уделено эначительное внимание в некоторых рассказах), думается, тоже представляет собой вставку собирателя-очеркиста, сознательно введенную в рассказ Для цензуры, с целью смягчить политическую заостренность преданий. Все же, несмотря на эти моменты литературной стилизации, — их содержание и эмоциональная окрашенность переданы точно. Железнов вынес в основном те же самые впечатления об оценке пугачевщины широкими массами уральского казачества, что и Пушкин при посещении Оренбургских районов в 1833 г. В 900-х гг. те же впечатления подтверждены и Короленко. Важно указание Железнова на широкую, в некоторых случаях поголовную известность этих преданий среди уральцев.

Рассказы о жизни Пугачева (два варианта № 33, 45) включают в себя почти весь цикл уральских преданий о пугачевщине (уход «Петра Федоровича» из дворца; скитания; приход к яицким казакам; женитьба на Устинье Кузнецовой; эпизоды узнавания «Петром Федоровичем» старых знакомых; рассказ о гибели врагов «Петра Федоровича», о смерти «Петра Федоровича» и т. д.). Эти эпизоды встречаются и отдельно, превращаясь в самостоятельные рассказы.

Все уральские предания объединены одним композиционным центром (Пугачев — подлинный царь, это настоящий Петр III). К этому центру все сводится, им все объясняется. В рассказы вплетены моменты дворцового переворота, окруженные яркими бытовыми подробностями. Уход Петра Федоровича легенда объясняет ссорой («несугласьем») с женой, которая приревновала его к заморской принцессе или (по другому варианту) к Елизавете Воронцовой. Об этой известной фрейлине двора Петра III, Елизавете Романовне Воронцовой, упоминает и Екатерина II в своих «Записках». (Записки имп. Екатерины II, «Исторический вестник» 1906, IX, стр. 701). О взаимоотношениях Петра III и Елизаветы Воронцовой сложилась даже песня, имевшая некоторое распространение в Москве. В 1764 г. по поводу нее возникает переписка, которую в делах Гос. архива (VII, 2164) обнаружил А. Н. Пыпин. (Дела о песнях в XVIII в. Изв. русск. яз. и словеон. Акад. Наук, 190& т. V, стр. 587 и сл.).

Песня приложена к «делу»:

Мимо рощи шла одиниохонька,

Одиниохонька, младехонька,

Никово в роще не боялася,

Я ни вора, ни разбойничка,

Ни сера волка, зверя лютова.

Я боялася друга милого,

Своего мужа законнова,

Что гуляет мой сердечный друг В зеленом саду, в полусадничке,

Ни с князьями мой друг, ни с боярами,

Ни с дворцовыми генералами.

Что гуляет мой сердечный друг Со любимой своец фрелиной,

С Лизаветою Воронцовою.

Он и водит за праву руку,

Они думают крепку думушку,

Крелку думушку за единое,

Что ни так у них дума сделалась,

Что хотят они меня срубить-сгубить,

Что на мне хотят женитися.

Узнав об этой песне, генерал-фельдмаршал граф П. С. Салтыков обратился к императрице со следующей реляцией:

«Всемилостивейшая государыня!

Как приложенная при сем песня, которая здесь между простым народом в употреблении, в рассуждении глупости безумного и по всему виду подлого сочини*

теля, больше презрения и смеху достойна, нежели истязания, то я без особливого вашего императорского величества повеления не дерзнул сам собою следовать, от кого бы оная произошла, чего впрочем и сыскать едва ли возможно: а между тем не мог преминуть, чтоб всеподданнейше не донесть о том вашему императорскому величеству, веемилостивейшая государыня, вашего императорского величества всеподданнейший раб граф Петр Салтыков. 7 июня 1764 г.».

В ответ на это поступает распоряжение: «.. чтоб оная [песнь. — А. Л.]… не продолжая большого время, забвению предана была, с тем однако, чтоб оное было удержано бесприметным образом, дабы не почювствовал никто, что сие запрещение происходит от высшей власти» (А. Н. Пыпин, «Дела о песнях в XVIII веке», стр. 589).

Без сомнения, отголосок слухов о Елизавете Воронцовой проник и в рассказы яицких казаков.

Для уральских легенд характерен мотив признания «Петром Федоровичем» своих прежних знакомых, старых казаков. Он входит почти во все легенды как эпизод, подтверждающий подлинность царского происхождения Пугачева. Объяснение смерти Пугачева (его казни) тождественно почти во всех уральских рассказах. Все они сходятся на том, что Пугачев «;не казнен, а умер в мире, тишине и почете». Казнили, да не его, — даже никого из его приближенных не казнили. Один охотник вызвался умереть вместо него добровольно.

Рассказы об Устинье Кузнецовой и о женитьбе Пугачева передаются ее родственниками или лицами, близко знавшими семью Кузнецовых. Все рассказчики осудительно относятся к женитьбе «Петра Федоровича» от «живой жены». В этой оценке, вероятно, сказались тенденции уральского казачества, по большей части старообрядческого. Однако все вариации объяснений этого факта сводятся к тому, что «Петр Федорович», женясь от «живой жены» и на простой казачке, действовал не по своей воле: «лукавые люди соблазнили».

Короленко, приехав к уральским (яицким) казакам в 1900 году, отмечает ряд интересных следов пугачевщины, которые ему пришлось наблюдать (В. Г. Короленко, «У казаков»). В старом Уральске (Яицком

О Разит' и Пугачеве городке) сохранились вещественные памятники, с которыми связаны и предания.

«На углу Большой и Стремянной улиц показывают два скромных дома. Один из них, угловой, — деревянный, сложен, очевидно, очень давно, из крепкого лесу. Бревна отлично еще сохранились, хотя один угол сильно врос в землю, отчего стены покосились, а тес на крыше весь оброс лишаями и истлел, кое-где превратившись в мочало. Другой, — стоящий рядом в глубь Стремянной улицы — тоже очень старый, сложен из кирпича с некоторыми претензиями на «архитектурные украшения». Он тоже весь облупился. Слепые окна отливают радужными побежалостями, крыльцо, — выходящее во двор, весь заставленный кизяками, — погнулось под бременем лет до такой степени, что могло бы возбудить любопытство архитектора самым фактом своего равновесия.

«Местное предание гласит, что первый дом (деревянный) принадлежал казаку Петру Кузнецову, откуда Пугачев взял себе невесту, Устинью Петровну, ставшую на короткое время «казачьей царицей». В каменном жил будто бы сам Пугачев во время наездов из Оренбурга..»

В «делах», которые удалось читать Короленко в войсковом архиве, — не раз упоминается о «называемом дворце» Пугачева… «Этот невзрачный, покосившийся дом, — пишет Короленко, — видел в своих стенах своеобразный «придворный штат» фантастической царицы. Здесь толпились фрейлины — недавние подруги ее по куреням — и пажи-казачата».

Короленко говорит о печальной участи молодой жены Пугачева:

«Печальна дальнейшая судьба бедной казачьей царицы. Пугачев проиграл свое дело на Яике. Он умчался из-под Оренбурга, чтобы еще раз пронестись ураганом по заводской и крепостной восточной России, — а Симанов со старшинской партией вышли из ретраншемента, и началась расправа. Устинья со всем своим штатом попала из «называемого дворца» в тюрьму при войсковой канцелярии. Потом пошли этапы, кордегардии, тюрьмы, эшафоты. Существует очень правдоподобный рассказ, будто бы Екатерина пожелала лично видеть свою фантастическую соперницу. Свидание состоялось. Екатерина нашла, что Устинья далеко не так красива, как о ней говорили. После всего, что пришлось перенести бедной казачке, полуребенку, на пути от этого скромного деревянного домика в куренях до дворца Екатерины, отзыву этому можно, пожалуй, поверить.

Это свидание могло бы послужить благодарным сюжетом для интересной исторической картины. После него Устинья исчезает надолго в казематах Кексгольм-ской крепости. Более четверти века спустя (в 1803 году) царственный внук Екатерины, мечтательный и гуманный Александр I, обходя эти казематы, встретил там, между прочим, и Устинью. На вопрос государя ему сообщили, что это вторая жена Пугачева. Александр тотчас же приказал освободить ее, но, конечно, это пришло уже слишком поздно..»

Короленко отмечает, что среди местных жителей о пугачевском «дворце» ходят рассказы. Утверждают, что в нем что-то «непросто», иногда под полом там слышны какие-то таинственные звуки.

Приезд Короленко, осмотр дома, расспросы — все это создало новую легенду: «Обыватели заключили, чт^

цель нашего осмотра — покупка «казною» пугачевского дома, как бывшего царского дворца».

К записям Железнова Короленко сообщает чрезвычайно ценное дополнение.

Он явился свидетелем той же самой устной традиции, которую отмечал Пушкин в 1833 году, и так полно зафиксировал Железнов: предания о Пугачеве — Петре III были живы и в 1900 году.

«В Требухах» оказался интересный человек, старый 89-летний казак Ананий Иванович Хохлачев. Я слышал о нем как о человеке любознательном, собравшем в своей старой памяти много преданий. Хозяйка постоялого двора, на котором мы остановились, оказалась крестницей Анания Ивановича и охотно вызвалась пригласить его к нам для беседы.

Через полчаса во двор явился рослый старик, с очень длинной седой бородой, в старинной формы стеганом халате и, несмотря на жаркий день, — в валеных сапогах. Глаза Анания Ивановича были старчески тусклы, голос несколько глух, но память ясная, речь связная и толковая. Он был из тех людей, с детства наделенных живой любознательностью, которые жадно прислушиваются к старинной песне, к преданиям и рассказам бывалых людей и стариков..

«Он отказался выпить с нами чаю, — скромно и не объясняя причины (на Урале многие не пьют чая, считая это грехом), но охотно взял яблоко, которое, впрочем, так и держал все время в руке (дело было еще до яблочного Спаса). Но на вопросы отвечал охотно и даже с некоторой гордостью и удовольствием. Это было удовольствие человека, много узнавшего в свою уже закатывающуюся жизнь и готового передать другим кое-что из этого запаса. О Пугачеве он говорил как о настоящем царе, приводил очень точно разные предания, называя лиц, от которых все это слышал, и перечисляя степени их родства с самыми участниками исторических событий. Заметив, что я записываю кое-что в свою книжку, он выпрямился и, положив руку на столик, сказал:

«— Пиши, старый казак Ананий Иванович Хохлачев говорит тебе: мы, старое войско, так признаем, что настоящий был царь, природный. . Так и запиши… Правда это. .

«— А как же, Ананий Иванович, он был неграмотен? Указы сам не подписывал?

«— Пустое, — ответил он с уверенностью. — Не толи что русскую, немецку грамоту знал… Вот как!.. — потому что в немецкой земле рожден. Как ему не Знать. Царь природный!»

Кроме того, тогда же Короленко слышал и имел случай читать поэму самородка-поэта казака Голованова о Чике Зарубине. Автор ее, по словам очеркиста, благодаря своему «строптивому и свободолюбивому» нраву, много «терпел по службе». О поэме казаки говорили как о произведении, «основанном на рассказах стариков, будто бы лично знавших пугачевского атамана». Поэма называется «Герой-разбойник (поэма-предание из времен Пугачева)».

В предисловии ее автор указывает, что ему удалось познакомиться с одним 130-летним стариком, «горячим участником пугачевского бунта». Поэма не сохранила, может быть, самих рассказов стариков. В ней нашли отражение личные переживания автора, кроме того на нее оказала известное влияние одна понравившаяся ему поэма 1828 года. Но все же это произведение, в котором выведен герой-пугачевец, показательно, как характеристика настроений известных групп казачества.

В поэме Чика изображается борцом за прежние казачьи вольности. Чика рассказывает о своих¹ чувствах:

С мечтами детства возникала Во мне к свободе милой страсть,

Меня томила, ужасала Гиганта северного власть…

Стеснил он волю золотую На берегах родной реки,

Но, твердо помня жизнь иную,

Скорбят и ропщут казаки..

Все замечания Короленко ценны как свидетельсгва о живом бытовании рассказов и воспоминаний о пугачевщине, еще таких свежих в начале нашего века.

Содержание и осмысление образов в яицких рассказах — в целом выражает настроения широких масс яицкого казачества. Хотя само казачество и различно по своему экономическому состоянию и положению, но все его группы объединены в борьбе против великорусского капитала. Казачество боролось за свою самостоятельность, за свободу эксплоатации отвоеванных у кочевых народов пограничных земель. Свободное развитие рыбного промысла — главного источника дохода на Яике — и рыбной торговли постоянно встречает притеснения со стороны государства — монопольного скупщика рыбы и поставщика соли.

Кроме того правительство через своих ставленников — столичных генералов — постоянно распоряжается внутренними делами казачества. Поэтому новый царь — защитник попранных интересов, жалующий казаков лесами, лугами, реками, озерами и рыбными ловлями, освобождающий от налогов и пошлин — является в представлении казачества единственным избавителем. Борьба за остатки самостоятельности казацкой общины и против политики правительственных ставленников остра еще и в 50-х годах. Поэтому рассказы о пугачевщине так свежи и так актуальны. Эги стремления настолько реальны, настолько облечены в плоть и кровь, что устно-поэтическое их оформление в рассказ и предание строится в реалистическом плане. Сказочный элемент и фантастика в них совершенно отсутствуют. Повествование дается в виде семейного предания, рассказа о близ ком, всем известном ‘человеке.

В образе Пугачева подчеркнуты самые лучшие каче ства и как личности и как \Вождя.

Эмоциональная окрашенность — теплота, любовь, ува жение к вождю чувствуются в каждом слове, в каждом отдельном штрихе этих рассказов.

Рассказ № 33, слышанный Железновым в женском скиту близ Гниловского умета от столетней монахини, калмычки по происхождению, Анисьи Васильевны Невзоровой, в «Очерках» — «Рассказ монахини», был переведен на французский язык в «Bevue Historique» 1878, VII, Juillet — Aout, p. p. 371–479, под заглавием «Traditions populaires dans la Rjussie orientale sur Pin-snrrection de Pougascheff», par A. Rambeau.

Рамбо, известный фольклорист, занимавшийся русским эпосом, повидимому, заинтересовался яркими преданиями о пугачевщине.

Железнов сообщает, что дед или прадед рассказчицы (она хорошенько не помнит), калмык волжской орды, перешел в христианство и, приняв фамилию «Невзоров», приписался к яицким казакам. Взгляды рассказчицы на пугачевщину совпадают с взглядами коренных казаков.

Рассказ представляет собой полный вариант легенды о Пугачеве, являющийся как бы описанием его жизни.

№ 34–45 взяты из «Очерков быта уральских казаков», Спб. 1910, т. III, стр. 140–218.

34. Дано со слов старого казака Ивана Михайловича Бакирова. Отец рассказчика, которому в то время было около двадцати лет, часто видел Пугачева, говорил с ним, целовал у него руку.

Интересна песня, которая введена в рассказ (см. о ней «Песни о пугачевщине», № 2, и примечания к ней).

Иначе по сравнению с предыдущим вариантом дан Эпизод размолвки «Петра Федоровича» с женой. Также развивается новая вариация* рассказа о женитьбе Луга* чева на Устинье Кузнецовой.

35. Рассказ дан со слов Никифора Петровича Кузнецова, из Круглоозерного форпоста, Свистуна. Рассказчик— родственник жены Пугачева, Устиньи.

Рассказчик подчеркивает трагическую судьбу предателей Пугачева.

36. Записано от жителя Чаганского форпоста, старика-казака Толкачева. Его родной дядя знал Пугачева. Та же уверенность (как и в предыдущих вариантах), что Пугачев настоящий царь.

Пугачев изображен имеющим власть над дичью, — по его слову она сама приближается к нему.

37. Записано от жителя Красного Умета, слепого старого казака Лоскутова.

Рассказ о жизни Пугачева до его объявления. Подчеркнута милость Пугачева к простому народу. Ловкость и хитрость Пугачева подчеркивается в эпизоде внезапного возвращения его в семью Кузнецовых под видом купца — уже после его поимки.

38. Записано со слов жителя Рубежного форпоста, Филиппа Ивановича Павлова.

В рассказе подчеркнуты военные способности Пугачева.

39. Записано со слов Семена Марковича Стольникова, 80 лет, жителя Генварцевского форпрста.

40. Записано со слов жителя Илецкого городка, Василия Степановича Рыбинскова, 80 лет.

Чрезвычайно яркий рассказ по своей классовой заостренности. Рядовые казаки, несмотря на угрозы командиров, не признают Пугачева самозванцем.

41—45. Легенды о враге Пугачева, атамане Бородине. Напечатаны там же, где и предыдущие, стр. 210–217.

Приводимые Железновым рассказы о Бородине были тогда среди уральцев настолько общеизвестны, что он даже не приводит имен рассказчиков. Каждый рассказ он слышал от нескольких лиц.

Мартемьян Михайлович Бородин, яицкий старшина, с самого начала шел против Пугачева. Он участвовал в обороне Оренбурга и преследовал отдельные отряды Пугачева в степях. По преданиям, он конвоировал за хваченного Пугачева до Москвы. Затем — с некоторыми казаками, бывшими с ним в конвое, он отправился в Петербург, был там милостиво принят и награжден императрицей за твердость в борьбе против Пугачева. После казни Пугачева, в январе 1775 года, он был назначен войсковым атаманом уральского казацкого войска. Конечно, ввдбор правительства пал именно на него, как на надежного казака, зарекомендовавшего себя верностью. Вскоре после этого почетного назначения Бородин скоропостижно умер в Петербурге.

Легенды рассматривают эту внезапную смерть как прямое следствие враждебности Бородина к Пугачеву.

Легенды о Бородине однотипны. Все они одинаково осмысляют смерть яицкого старшины. В представлении уральских казаков он явился как бы собирательным образом врагов Пугачева, которые непременно погибают, в то время как его друзья и «сообщники возвышаются.

Рассказы, по-иному толкующие смерть Бородина (отравление его петербургскими чиновниками из зависти к его быстрой карьере), по отзыву Железнова, гораздо менее распространены среди уральцев.

ПЕСНИ И ПРЕДАНИИ О РАЗИНЕ И ПУГАЧЕВЕ В ЗАПИСЯХ ПУШКИНА

1—2. Впервые напечатано П. В. Анненковым в газете «Порядок» 1881, №. 11 (12 января), с пометкой: «Выписано из черновых тетрадей поэта в 1853 году».

В настоящее время рукопись записей Пушкина хранится в Библиотеке им. Ленина в Москве № 2368, Л. 51–52. Опубликовывая песни, Анненков высказал мнение, что песни эти сочинены Пушкиным. Но это мнение вскоре же встретило возражения. П. Д. Голохвастов, сопоставив песни с записями устных памятников, решительно высказался (газета «Русь» 1881, № 11), что песни эти записаны Пушкиным. Также Грот («Русь» 1881, № 13) выставил предположение, что песни были записаны в Михайловском в тот период, когда Пушкин просил своего брата прислать «историческое сухое известие О Ст. Разине». Впоследствии утвердилось мнение, что песни о сынке Степана Разина была записаны и, может бдоть, слегка стилизованы Пушкиным. Правда, исследов^-телями подчеркивалось, что к фольклорным записям Пушкина необходима особая осторожность, ввиду того, что поэт умел мастерски подражать народным образцам. Но по отношению к этим песням о сынке Разина, думается, можно с уверенностью утверждать, что они записаны Пушкиным. Подлинность их подтверждается их массовой известностью. В печати (не считая рукописных записей) насчитывается более ста вариантов. Запись Пушкина является одной из северных вариаций. Возможно, что, записав эти два образца, Пушкин заменил отдельные выражения, например, вместо «штапам-офицерам», — как встречаем во многих вариантах, — поставил: «боярам государевым»; затем слово «губернатор» заменил словом «воевода» (за исключением конца песни) и т. д.

Хотя интерес к Разину проявился у Пушкина в начале 20-х годов в период разъездов с Раевским-младшим по Кубании и Донской области (ео время ссылки на юг), — возможно, что тогда еще Пушкин слышал и песни о Разине, — но в Псковщине этот интерес возрождается; по всей вероятности, эти «песни» были записаны тогда же. Возможно, Пушкин слышал их, а моисет быть, и записал уже, незадолго до письма своего к брату Льву Сергеевичу осенью 1824 года. М. А. Цявловский полагает (сб. «Рукою Пушкина» Academia 193 >), что песни о Стеньке Разине были записаны Пушкиным от его няни, Арины Родионовны.

Местные краеведы отмечают песню о сынке в псковских районах. Кроме того по своей полноте и композиционному строю вариант Пушкина-ближе всего север

ным образцам. Обычно южные варианты более трансформированы и фрагментарны. Кроме того в северных вариантах весьма часто встречается измененное имя Разина «Сенька» (как и в записи Пушкина). В южных вариантах это изменение реже. Интересно отметить, что в 1902–1903 гг. вторая из пушкинских песен была записана А. И. Мякутиным в Оренбургском крае от полковых казаков в ряде станиц (М. 290; Л. 19). Вероятно, этот отрывок проник в казачьи полки уже книжным путем.

Копии пушкинских записей, переписанные (с незначительными разночтениями) писарским почерком, были обнаружены в бумагах Плетнева. Вместе с этой копией была и другая, тщательно переписанная рукой Погодина. В ней оказались три стихотворения, озаглавленные «Песни о Стеньке Разине».

I

Как по Волге реке, по широкой,

Выплывала востроносая лодка,

Как на лодке гребцы удалые,

Казаки, ребята молодые.

Па корме сидит сам хозяин,

Сам хозяин, грозен Стенька Разин,

Перед ним красная девица,

Полоненная персидская царевна.

Не глядит Стенька Разин на царевну,

А глядит на матушку на Волгу.

Как промолвит грозен Стенька Разин:

«Ой ты гой еси, Волга мать родная!

«С глупых лет меня ты воспойлэ,

«В долгу ночь баюкала, качала,

«В волновую погоду выносила,

«За меня ли, молодца, не дремала,

«Казаков моих добром наделила,—

«Что ничем тебя еще мы не дарили».

Как вскочил тут грозен Стенька Рази». Подхватил персидскую царевну,

В волны бросил красную девицу, Волге-матушке ею поклонился.

II

Ходил Стенька Разин В Астрахань город Торгевать товаром.

Стал воевода Требовать подарков.

Поднес Стенька Разин

Камки хрущатыя } (aic: bis)

Камки хрущатыя, — J ⁴ Парчи золотыя.

Стал воевода Требовать шубы.

Шуба дорогая,

Полы-то новы,

Одна боброва,

Другая соболия.

Ему Стенька Радин Не отдает шубы.

«Отдай, Стенька Радин,

«Отдай с плеча шубу.

«Отдашь, так спасибо;

«Не отдашь — повешу «Что во чистом поле «На деленом дубе,

«Да в собачьей шубе».

Стал Стенька Радин Думу думати:

«Добро, воевода,

«Возьми себе шубу,

«Да не было б шуму».

III

Что ни конский топ, ни людская молвь,

Не труба трубача с поля слышится,

А погодушка свищет, гудит,

Свищет, гудит, заливается,

Задывает меня, Стеньку Радина,

Погулять по морю, по синему:

«Молодец удалой, ты разбойник лихой,

«Ты разбойник лихой, ты разгульной буян.

«Ты садись на ладьи свои скорые,

«Распусти паруса полотняные,

«Побеги по морю по синему.

«Пригоню тебе три кораблика:

«На первом корабле красно долото,

«На втором корабле чисто серебро,

«На третьем корабле душа-девица».

Вероятно, в бумагах Плетнева и оказались именно те самые, записанные, а также и сочиненные Пушкиным «Песни о Стеньке Разине», о которых писал Пушкину Бенкендорф, не допуская их к печати. (См. Грот «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники». Идд. 2, Спб. 1899, «Песни о Стеньке Разине», стр. 135–142).

3—4. Переводы Пушкина песен о Разине на французский язык с текста «Новиковского песенника», М. 1780. Ч. I, № 137, 134; то же у Киреевского, вып. VII,

стр. 33, 40 и 41; то же М. 343; Л. 73 и М. 339; Л. 69. То же настоящий сборник, Песни о разинщине, № 15 и 22. Переводы были сделаны Пушкиным для французского литератора Леве Веймара (Loewe Weimars), гостившего в Петербурге в июне-июле 1836 г.

В 1884 г. рукопись перевода была приобретена И. И. Курисом (херсонским губернским предводителем дворянства) на аукционе в Париже и предоставлена П. И. Бар-текову для опубликования. Последний издал ее в «Русском архиве» 1885 г. № 3, стр. 451–460. Затем текст пушкинских переводов перепечатывался в собраниях его сочинений. В настоящее время рукопись хранится в Ленинграде в архиве Института русской литературы Академии Наук СССР.

В статье Н. Н. Трубицына: «О русских, народных

песнях, переведенных Пушкиным на французский язык» (Спб, 1900, отд. отт. из LVII ч. Зап. историко-филологического факультета С.-петербургского ун-та) были перепечатаны переводы Пушкина с указанием вариантов народных песен. Песни переведены прозою.

5. Предание приведено Пушкиным в примечаниях к «Истории Пугачевского бунта», гл. Y.

Здесь текст дан по изданию 1834 года, примеч. № 17, стр. 52 («История Пугачевского бунта», часть I, Спб. 1834).

В конце марта Пугачев был разбит под Татищевой соединенными силами правительственных войск. Пугачев отступал. Реки между тем вскрывались, и убитые под Татищевой плыли вниз по течению. «Жены и матери стояли у берега, стараясь узнать между ними своих мужьев и сыновей» («История», гл. Y).

Легенда своим содержанием объединяет разинщину и пугачевщину.

В первоначальном тексте Пушкин поместил это предание в самый текст, но, по указанию Николая I, должен был перенести его в примечания. По преданию, старая казачка оказывается матерью Стеньки Разина. Она ищет своего сына между погибшими пугачевцами. Вероятно, этот рассказ Пушкин слышал в Оренбургском

Крае (сентябрь 1833 г.). В предании налицо Осмысление пугачевщины как возродившейся разинщины. Подобное толкование пугачевщины весьма ярко проскальзывает в пугачевском фольклоре. Эту связь отмечает также Пушкин, приводя небольшой рассказ в «Table-Talk» (X):

«Когда Пугачев сидел на Меновом дворе, праздные москвичи, между обедом и вечером, заезжали на него поглядеть, подхватить какое-нибудь от него слово, которое спешили потом развозить по городу. Однажды сидел он задумавшись. Посетители молча окружали его, ожидая, чтоб он заговорил. Пугачев сказал: «Известно по преданиям, что Петр I, во время персидского похода, услыша, что могила Стеньки Разина находилась невдалеке, нарочно к ней поехал и велел разметать курган, дабы увидеть его кости..» Всем известно, что Разин был четвертован и сожжен в Москве. Тем не менее сказка замечательна, особенно в устах Пугачева. («Современник» 1837, т. 8, стр. 229).

6—7. Отрывки песен о пугачевщине, записанные Пушкиным в Оренбургском крае (сентябрь 1833). См. Записную книжку Пушкина в бумагах А. А. Краевского, л. 5, в Публ. б-ке; описание ее в работе Л. Б. Модзалевского «Рукописи Пушкина в Собрании Публичной Библиотеки в Ленинграде», Л. 1929, стр. 27.

Песня № 6 впервые была напечатана в Отчете Публ. б-ки за 1889 г., стр. 56. Песня* № 7 впервые опубликована Н. О. Лернером в статье «Забытые стихи Пушкина» в газете «Речь» 1910 г., № 45. Вошло в сочин. Пушкина под ред. С. А. Венгерова, т. VI, стр. 219.

Оба отрывка, записанные Пушкиным, входят в состав большой песни о событиях на Яике и о пугачевских военных действиях. Наиболее полный вариант ее записан И. И. Железновым (см. № 2). Однако возможно, что отдельные части этой песни могли складываться и бытовать самостоятельно.

8. Вариация отрывка о капитане Сурине, приведенная Пушкиным в примечаниях к II гл. «Истории Пугачевского бунта».

Свидетели поездки Пушкина в Оренбургский край сохранили ряд рассказов о собирании им пугачевских материалов. В. И. Даль, ездивший вместе с Пушкиным в Берды, сообщает несколько подробностей, по которым

можно судить, что рассказы и воспоминания о пугачевщине в Оренбургском крае в 1833 г. были настолько ярки и свежи, что обнаруживались при самом беглом знакомстве с местным населением. Пушкин и его спутники встретили старую казачку, которая хорошо помнила Пугачева. «Пушкин разговаривал с ней целое утро; ему указали, где стояла изба, обращенная в золотой дворец… указали на гребни, где, по преданию, лежит огромный клад Пугача, зашитый в рубаху и покрытый трупом человеческим, чтобы отвести всякое подозрение и обмануть кладоискателей, которые, дорывшись до трупа, должны подумать, что это простая могила. Старуха спела также несколько песен, относившихся к тому же предмету, и Пушкин дал ей на прощанье червонец» (Даль «Воспоминания о Пушкине», стр. 417). Вероятно, это и была та самая 75-летняя казачка, о которой, как о своей tonne fortune, писал Пушкин жене.

Другие свидетельства тоже подтверждают, что Пушкину пела и рассказывала о Пугачевщине старая казачка. В 1899 г. один из краеведов, ездивший в Берды по следам Пушкина, называет даже и ее фамилию — Бунтова. Показания очевидцев и свидетелей поездки Пушкина в Берды приведены в сборн. Л. Н. Майкова «Пушкин», Спб. 1899. — В. И. Даль «Воспоминания о Пушкине». — Также в статье Д. Н. Соколова «Пушкин в Оренбурге» — («Пушкщ! и его современники», вып. XXIII–XXIV). В настоящее время вопрос о собирании Пушкиным пугачевского фольклора вновь изложен в статье Н. О. Лернера «Песенный элемент в «Истории Пугачевского бунта» (Пушкин, 1834 г. Пушкинское об-во. Лгр. 1934). В этой работе сведены все материалы, касающиеся поездки Пушкина в Берды и, кроме того, записанные Пушкиным песенные тексты сопоставлены с другими вариациями песен о пугачевщине. Записанные Пушкиным отрывки здесь впервые напечатаны пол ностью.

В настоящее время эти пушкинские записи печатаются также в сборнике «Рукою Пушкина».

СЛОВАРЬ СТАРИННЫХ

А в р о п и я Европа ан перин империя антилерия артиллерия асры ханский астраханский

Багренье лов красной рыбы на Урале баск о (сев.) красиво, щеголевато

батальица, б а т а-л и щ е сраженье бачка сокращенное ба тюшка, отец

бедность беда, неудача

безмен ручные весы с подвижной опорной ручкой

безменная шишка шишка от безмена бударка грузовая лодка, уральская легкая лодка букетовая с цветным рисунком

б у р с ы й, вм. б у с ы й — серый, дымчатый б у с а большая долбленная лодка с набивными досками по бортам бусы корабли

И ОБЛАСТНЫХ СЛОВ

Варовинны возжи веревочные, витые, пеньковые

Вастракань Астрахань

в з б ё г вбежал взбулгачил ся встревожился

вершник верховой, конный

висло висящее войничее воинственнее восповальный всеобщий

втемяшиться прийти в голову

высылки военно — карательные правительственные отряды вышний голос властный, высокий, сердитый в ч е р е д очередь

Г а м и т ь шуметь г а р м и з о и ы гарнизоны г о л у д б а голытьба, голь гомозятся вращаются в беспорядочной массе

гулёбщик (уральск.) охотник

Д о г О н погоня дотошникн искусники, мастера своего дела

Епанча широкий безрукавный плащ ерик часть покинутого русла реки

Железы цепи, кандалы

3 а д ё б а, ^адёва задира, задорный человек зады задняя часть двора в селении

Измясничены изрублены подобно мясу изн евага притесненье, неволье, насилье изусаженая сплошь усаженная

и нералик генерал истовый истинный

Каблищи, коблищи люди сильные, крепкие, испытанные в превратностях жизни кобёл одинокий бездетный

к а з а м а т каземат камка шелковая китайская ткань с разводами к а н а в а т старинная шелковая цветная и узорчатая ткань

канаватный сделанный из канавата канит ель тонкая золотая нить

канифас льняная, прочная полосатая ткань

канифасные сшитые из канифаса

к а р м а з и и н ы й ярко алого, багряного цвета кизлярка виноградная водка

к и я н ь океан кладка откуп за невесту к о с о у х а легкое грузовое судно на Волге косная, косна легкая лодка для разъездов, не для груза кош стан, лагерь кошка плеть с несколькими концами или хвостами

красовитое (лицо)красивое

крепушка крепость кроволитье кровопро-литье

к с т и т ь крестить кулюкушки игра в прятки

купеченство купечество

курень шалаш, изба, казацк. селенье кус, царский кус приношенье царю

Л е н б у р х Оренбург лиционна милиционная служба

л у т о ш к а липка, с которой содрано лыко лямошник бурлак

Музурики 6) рлаки майдан площадь, место для игры в кости, орлянку, карты А

маковица, маковка верхушка здания матерый, матерой большой, высокий,

огромный, толстый Митькой звали исчез удрал могута могота м у н и ц а аммунпция мушкетон короткое

ружье с раструбом для картечи мяч меч

На красе стоит на красивом месте налога тягость, гнет напоко, на пока временно

н а р о ч и нарочно, с намерением

насад речное судно с поднятыми бортами неохотничек противник чего

нехресть не христианин, некрещенный

Обдарить одарить ожерелочек ожерелье окровеленная голо-в а окровавленная орды ночка уменьшительное от слова орда отписка донесенье

О т у Д О б И Л ОПОМНИЛСЯ,

пришел в себя офрунчивают окружают

о ч у н ь очень

Пахвы подхвостник, ремень от седла

перетурка перебранка, передвиженье с места на место нерщатки перчатки плюх а оплеуха п о 6 ы т обычай, способ нодгулёный на весе л е

и о м е т а л и с я быстро вскочили

ни п о н о г у ни ногой пригрянуть пристать к берегу

приворачивать приблизиться поворотом п роз У мент позумент ироточинка проток и р и с у г л а с и л'а пригласила

прокурат ить прикидываться притворяться прядь — «стреляют, как прядь делают» т. е. беспрерывно пядень мера в четверть аршина

п я т е р и т ь казнить, отрубая конечности и го-лову

Р а ж к и, «встать на раж-ки» четвереньки разгулка прогул: а р а з д у в а н и л разделил добычу

раскат городская стена распет лить, распет-л я т ь развязать, распутать

рели иерекладпны роба страх, ужас рудовать орудовать

27

О Разине и Пугачеве

Сабур растение, дающее смолу коричневого цвета

сайгак дикий козел сакман, с а к м а лесная тропинка, брод потраве садамата мучная кашица

с а л м а саламата са мол овик снасть на рыбу

семьянны демейныс с е р п и й желтая краска скаценый жемчуг скатный, крупный, ровный

складчик пайщик, дольщик

славущий славящийся с о г л а с н и ч к и единомышленники, сотоварищи

станочек стан, становище, стоянка стень тень стружек челн

Т а в л е я шашечница, игра в кости, в шашки на специально расчерченной доске т а в л с и шашки таченые строченые торновины ягоды торна, тёрна

Удобство удобное место

у ж а х н у т ь с я ужаснуться, испугаться

умёт (>ральск.) хутор в степи

уплошать оплошать, сплоховать

урочище естественный межевой признак речка, овраг и т. д. у с и л ь с т в о м усилием у х а ч и лихие

Фузея ружье

X а р у н к и знамена холодниче к среднее между шатром и навесом

Царский кус приношение царю

Ч а л о ч к и причал, веревка, которою судно прикрепляется к берегу чуда чудовище чудился очутился

III а п и о н ы шпионы шефорочик шарф шипом го в о р и т ь шо-потом

Щ е б е т к о, щепетно, щепетко щеголевато, нарядно

щуп острый железный прут

Ярышка, ярыжка низший служащий полиции

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ

Разин. — С гравюры неизвестного художника.

Казнь Пугачева. — С увеличенной перерисовки в красках рисунка очевидца А. Т. Болотова. (Местонахождение подлинника неизвестно). Гос. Исторический музей….. XLV

Пугачев. — С гравюры Рюотта. Гос. Мурей про-

Пугачев. — С портрета маслом, написанном на портрета Екатерины II. На обороте надпись: «Сей лик писан 21 сент. 1773 г.» Гос. Исто

Песня о Степане Разине, переведенная Пушкиным на французский язык. Автограф хранится в Институте Русской Литературы Академии Наук СССР в Ленинграде….. 335

Тоже……………. 337

Песня о пугачевщине, записанная 11ушкиныл1 в Оренбургском крае. Автограф хранится в Публичной библиотеке в Ленинграде. . 341

А. Н. Л о з а н о в а. Крестьянские восстания XVII и XVIII вв. в устно-поэтическом творчестве. .VII

ПЕСНИ, ПРЕДАНИЯ И РАССКАЗЫ О СТЕПАНЕ РАЗИНЕ

Редактор Ю. М. Соколов Художествен. редакция М. U. Сокольников Технический редактор Л. А. Чалова

$

Сдана в набор 5. V. 34. Подл, к печ. 2. III. 35. Вышла в свет III. 35. Тираж 5 300 экз. Уполномоченный Главлита Ж Б-39979. Индекс А *7. Издат. 144. Формат

бумаги 72 х 109 в ¹/_i2. Авт. лист. 27, 25. Бум. лист. 10, 2 по 99 000 зн. Заказ Ж 3067.

*

Тип. «Ленингр. Правда». Ленинград_t Социалистическая, 14.

Цена Р. 7 Переплет Р. 2

notes

1

.Полное собрание сочинений А. П. Сумарокова, собр. и изд. Н. Новиковым. Иэд. 2, М. 1787, ч. IX, стр. 94–97.

2

Вопрос об отношении русского общества к разинщине и пугачевщине освещен в статье Н. К. Пикса-н о в а — «Социально-политические судьбы песен о Степане Разине. Художественный фольклор», М. 1926, вып. 1.

3

Известие о бунте и злодействиях донского казака Ст. Разина — «Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах», Спб. 1793, стр. 420.

4

Посольство Кунраада фан Кленка к царям Алексею Мих. и Феод. Алексеевичу. Изд. Археогр. комиссии, СПБ. 1900, стр. 457.

5

Пушкин, История Пугачевского бунта. Примечания, № 128.

6

Там же, № 73.

7

«Пуг'ачевщина», т. III. Центрархив. Гиз 1929, стр. 136, № 41.

8

Б. и Ю. С о к о л о в ы. Сказки и песни Белозерского края. М. 1915. Б. М. и Ю. М. Соколовы в предисловии к своему сборнику рассказывают, сколько противоречивых толков, волнений и догадок вызвал их приезд «За сказками и песнями» в Белозерский край в 1908–1909 гг.

9

Якушкин, Сочинения. «Путевые письма* из Астраханской губернии», Спб. 1884, стр. 411–413.

10

«Киевская старина» 1882, XI, стр. 243–245.

11

В. Ф. Миллер, Эпические песни XYI и XVII вв., «Очерки русской народной словесности». М.—Л. 1924, г. III, стр. 313. То же в Ж. М. Н. П., 1914, № 5 и 6.

12

«Песни о пугачевщине», № 4.

13

Чем же характеризуется фольклор о пугачевщине и разинщине? Каковы его основные мотивы и содержание? Почему он не заглох до последнего времени, почему Октябрьская революция не только не заслоняет его, а порой даже возрождает? Очевидно потому, что это творчество олицетворяло собой надежды и стремления масс и в художественно-поэтическом, образе, в известном эмоционально-вокальном оформлении — стремления и подвиги борцов продолжали жить.

Основная тематика песен и сказаний о разинщине н о пугачевщине проявляется в каждом штрихе, в каждой детали. Это — оправдание борьбы и победы восставших над господствующими классами. Громаднейшее богатство песен о Степане Разине отражает это на каждом шагу.

14

В. Даль, Пословицы русского народа, М. 1904, г. VII, стр. 96–99.

15

«Песни, собранные Киреевским», М. 1864, вып. 6, стр. 197,

16

Т. А. М а р т е м ь я н о в, Крепостное право в народной словестности. «Исторический Вестник» 1906, IX, ст р. 856 и сл.

17

С. Г. Томсинский, Разинщина, «Проблемы марксизма >, вып. II, Л. 1929, стр. 105.

О Разине и Пугачеве

18

Полное собрание законов, XYI, II, 593, 3 июля

1762 г. В. И. С е м е в с к и й, Крестьяне в царствование имп. Екатерины II, Спб. 1903, т. I, стр 420

19

В. И. Семенский, назв. работл, стр. 200.

20

Слова А. Я. Поленова, цит. по «Истории русской общественной мысли» F. В. Плеханова, Сочинения, т. XXI, стр. 261.

Ш*

21

«Почин». Сборник об-ва любителей российской словесности на 1895 год. М. 1895.

22

Старинное острословие. Русск. Архив, 1775, кн. 3,

стр. 255–256. — Жалоба > саратовских крестьян на земский суд… Сообщ. П. Л. Юдиным. Русск. Архив, 1908, № 10, стр. 215–217. — А. Д. Седельников.

Плач — памфлет о крепостной доле. (Неизданная редакция.) Литература и марксизм, 1931, кн. IV.

23

«Песни о пугачевщине», № 8.

24

Д. Анучин, Граф Панин — усмиритель пугачевщины, — «Русский Вестник» 1869, № 3, стр. 25.

25

«Пугачевщина», Центрарх. гв, т. 1Г, № 132, стр. 317.

26

Например, «Предания о пугачевщине». № 28–32,

27

«Предания о пугачевщине», № 28.

28

Там же.

29

С. Михайлов, Воспоминания о пугачевщине — «Казанские губ. ведомости» 1860, № 28.

30

Ш а х м а т о в, «Мордовский этнографический сборник», Спб. 1910, стр. 620.

31

«Пугачевщина», Центрархив, т. II, етр. 346.

32

D. Schmidt, Studien tiber die Geschichte der Wol-gadeutschen. Pokrowsk — Moskau — Charkow 1930. «Der Pugatschow-Aufstand und wolgadeutsche Kolonisten», SS. 92—107 (там же указана литература).

33

«Geschichte der deutschen Ansiedler an der Wolga 1766–1774*, Saratow 1908.

34

П. В. Ш е й н, Крепостное право в народных песнях — «Русская Старина» 1886, № 2, стр. 490.

35

Там же, стр. 489.

36

Т. А. Мартемьянов, Крепостное право в народной словесности, — «Исторический Вестник» 1906_? 13^ стр. 866—867-

37

М. Л. Бродский, К воле. Крепостное право в народной поэзии. Изд. «Универсальной Библиотеки», 1VJ. 1911, стр. 150–151,

38

Т. А. М а р т е м ь я н о в, указ, работа, — «Исторический Вестник» 1906, IX, стр. 856 Ю. М. Соколов, Сборник сказок «Барин и мужик». Изд. «Academia» 1932.

39

А. Н. Веселовский, Три главы из исторической поэзии — Ж. М. Н. П. 1896, № 4, стр. 230.

40

Там же, стр. 230–231.

41

Путешествие Стрюйса, «Русский Архив», т. I, стр. 101.

42

Путешествие Стрюйса, «Русский Архив», т, 1, стр. 114

43

Саратовский этнографический сборник, вып. I, под ред. проф. Б. М. Соколова. Саратов 1922, етр. 12.

44

Один из участников беседы. (А. Л.)

45

нас то было на батюшке на тихиим Дону, Во славном было во городе у нас во Черкасске, Жила-была у нас тут благочестивая вдова;

Не имела-то она, |братцы, бескорыстного греха, А нынче вдова себе сына родила. .

Пошла слава по всему нашему тихому Дону. Тут съезжались все попы, дьяки, архидьяконы, Нарекали ему имячко Степанушкою. Степанушка у нас, братцы, стал на возрасте, Как млад-ясен сокол стал на возлете.

Доселева Степанушка в круги к нам не хаживал,

46

Большие кучи.

47

О пугачевском фольклоре можно назвать лишь следующие работы: С. Ф. Елеонский, Пугачевские

указы и манифесты как памятники литературы, — «Художеств. фольклор» 1929, выл. IV–V, стр. 63, и две статьи А. Н. Лозановой: 1) Первоначальные рассказы и легенды о пугачевщине, — сб. «Литературные беседы», выл. II, Саратов 1930, изд. Об-ва литературоведения при Саратовском ун-те, и 2) Предания и легенды о пугачевщине, — сб. «Язык и литература», т. VIII, изд. Научно-исследовательского ин-та речевой культуры. Л. 1932. Н. О. Лернер. Песенный элемент в «Истории Пугачевского бунта». Пушкин. 1834 год. Изд. Пушкинского об-ва. Л. 1934.

48

Показания казака Илецкой станицы Максима Горшкова. «Пугачевщина», Центрархив, т. II, ГИЗ» 1929, № 34, стр. 12.

49

А. В. Арсеньев, Женщины пугачевского восстания — «Исторический вестник» 1884, N9 6, стр. 627.

50

Олин из спутников Якушкина, участник общей беседы.

51

Сосед рассказчицы.

52

Т. е. отец Мухаммедэяна Айтова. В. 3. (Примечание переводчика. — А. Л.)

53

Озеро между рр. Большим и Малым Узенями.

54

Среднее между шатром и навесом.

55

Название рыболовства, специализировавшегося исключительно на ловле севрюг. Казаки со!уэащенно называют его: «севрюги», например, «итти по севрюги», «был у севрюг».

56

М. Н. Покровский, «Пушкин-историк». Полное собрание сочинений Пушкина. Приложение к журналу «Красн. нива» на 1930 г., т. У, кн. 9, стр. 6.

57

Пушкин, Письма под ред. и примеч. Б. Л. Модза-левского. «Труды Пушкинского дома А. Н.» ГИЗ, 1926, стр. 12–13.

58

Зап. кн. Пушкина, хранящаяся в Публ. б-ке. Л. 19, стр. 2. Н. О. Лернер, «Труды и дни Пушкина». Изд. 2. А. Н. Спб. 1910, стр. 71.

59

Пушкин, Переписка, изд. А. Н., т. I, № 101.

60

Там же, № 105.

61

М. Л. Гофман. Пропущенные строфы «Евгения Онегина». Пушкин и его современников. XXXIII–XXXV, стр. 240–241.

“ Пушкин, Переписка, изд. А. Н., т. III, Спб. 1911, № 748.

62

Пушкин, Переписка, иэц А. Н., т. II, № 3,^3

63

Там же. № 335»

64

Из памятных записок гр. П. X. Граббе. «Русский архив» 1873, 5, стр. 786. То же, Архив Раевских. Под ред. Б. Л. Модэалевского, Т. II, стр. 190.

65

Пушкин, Переписка, изд. A. H., т. Ill, стр. 162.

66

Б. Л. Модзалевский, «Библиотека Пушкина». Отд. отт. «Пушкин и его современники», IX–X, Спб. 1910, № 1414.

67

Иностранная литература о разинщине сейчас наиболее полно приведена в библиографии о Ст. Разине М. Н. Сменцовекого. «Каторга и ссылка», 1932, № 7.

68

Библиотека Пушкина, № 1476.

69

< А relation concerning the particulars of the rebellion, lately raised in Muscovy by Stenko Razinu… 1672. В библиотеке Пушкина это сочинение по-французски: «Relation des particularitez de la rebellion de iStenko Razin contre le grand due de Moscovie. La naissance, le progres ot la fin de cette rebellion; avec la maniere. dont fut pris ce rebelle, ea sentence de mort et son execution». Traduit de l’Anglois par C. Desmares, Paris, MDCLNXll. Библиотека Пушкина, № 1307. Эта книга указывается в примечаниях к VIII гл. «Истории Пугачевского бунта» с замечанием: «Книга сия весьма редка; я видел один экземпляр оной в библиотеке А. С. Норова, ныне принадлежащей князю Н. И. Трубецкому»,

70

В рукописи Пушкина зачеркнуты два слова, из которых первое неразборчиво; второе — «офицерам»; вместо них поставлено: «боярам государевым». Все отмеченные поправки сделаны другими чернилами по сравнению с основным текстом.

71

В рукописи зачеркнуто: «губернатору», вместе этого, написано «Астр, воеводе».

72

В рукописи зачеркнуто: «губернатор».

73

В рукописи зачеркнуто: «губернатора.

74

Поставленное в скобки в рукописи не дописано.

75

Эти слова поставлены в рукописи вместо зачеркнутых. «как. наш хозяин».

76

Assemblees publiques ou Гоп de’iberoit en commun. (Примечание Пушкина.)

77

t) <^Лг^ ^ / л_-

78

“О

Песня о Степане Разине, переведенная Пушкиным на французский язык

79

Expression consacree et inevitable. (Примечание Пушкина.)

80

Officier-Kozak. (Примечание Пушкина.)

81

Grande place au Kremle. (Примечание Пушкина.)