Читаем Мы совпали с тобой полностью

При всех успехах, при шуме, который сопровождал их выступления, молодые с их первыми строчками, стихами, поэмами, с новыми знакомствами и со всей раскованностью сладкой жизни все-таки становились, не зная об этом, даже не подозревая ничего, историческими фигурами, но вместе с тем и жертвами своего времени. Веря в историческую справедливость, думая, что со смертью Сталина все переменится, в своей вере они не притворялись. Слишком глубоко были вбиты ржавые гвозди коммунизма в наше сознание.

Сегодня, когда шестидесятники вызывают у кого насмешку, у кого ироническую ухмылку, а порой и просто хамские высказывания, неплохо было бы задуматься и о том, что хоть малая толика того, во что верили и чего добивались шестидесятники, есть в сегодняшнем дне. И судить их надо не по законам сегодняшнего времени, а по законам того времени, когда наиболее полно раскрылись их дарования.

Строчки шестидесятников разлетелись по миру, осели в памяти уже уходящего поколения, имена (ими стреляли обоймами, как из автомата) зацепились в памяти. Книжки смирно стоят на полках, немые, забывшие ласковые прикосновения человеческих рук. Такие забытые, маленькие памятники…

Когда мы с Робертом поженились, мы жили в подвале во дворе Союза писателей, на Воровского, 52. Там была коммунальная квартира, четыре семьи: пара учителей с дочкой, немолодая женщина легкого поведения. Долгое время она была любовницей Мате Залки, а потом расширила профиль и отвечала тем, кто ей звонил, так: «Да, конечно. Приходите-приходите. Ой, а я забыла спросить, как вас зовут…» Ровесница века.

Еще там жили мои дядька с теткой, бабушка с дедушкой, мама, папа и я. Мы с Робертом заняли шестиметровую комнату, смежную с большой. Но эта малюсенькая комнатка, где помещались впритык только диван и письменный стол, вместила огромных поэтов. Твардовский, Самед Вургун, Светлов, Луговской, Луконин, Смеляков… Там, в подвале мы делали первый сборник «День поэзии».

Во дворе Союза писателей был и ресторан, который тогда размещался в небольшом закутке, и очень многие, недобрав, шли оттуда к нам. Читали стихи, говорили о литературе – нам ведь не надо было вставать в девять утра и идти на завод.

Отец мой был одаренным критиком. При Горьком служил директором Дома литераторов: тогда тот назывался Клубом писателей. Мама была артисткой оперетты, но не гнушалась никакой работой, во время войны она работала официанткой в театре Маяковского (ее театр был эвакуирован), шила по ночам, преподавала. Папа с мамой рано расстались, и мне пришлось жить между двумя смежными комнатами: в одной обитала мама со своим новым мужем, в другой папа с новой женой. Родители очень меня любили, но я чувствовала себя лишней и ненужной.

Мама и Роберт обожали друг друга. Недавно я нашла ее записку: «Робочка, если ты встанешь раньше меня, буди, я тебе сварю кашку». Она в нем души не чаяла, а он ее очень любил, посвящал ей стихи и часто шутил: «Черт знает, почему я с Алкой раньше познакомился, а то я бы на Лидке женился». Правда, она была неотразимой женщиной, и многие наши друзья были ею серьезно увлечены.

Мне казалось, что Роберта любили все. Может быть, это и перехлест, но уважали точно все. У него был удивительный характер. Он не мог сказать ни одного дурного слова ни о ком из знакомых. И незнакомых тоже. Если ему не нравились чьи-то стихи, он старался найти хоть что-то хорошее в них. Но при этом Роберт был бескомпромиссным человеком.

Сегодня я жалею о многом. О ненаписанных книгах, о нерожденных детях, об ушедших друзьях, о несостоявшихся дружбах, о времени, потраченном на незначительных людей. Кто-то умный сказал, что счастье – это хорошее здоровье при плохой памяти. Теперь, когда Роберта нет на земле, я корю себя за то, что мы так мало говорили, но ведь мы понимали друг друга без слов. С ним замечательно было молчать. Нет, я не хочу сказать, что мы оба были святыми: бывали в жизни мелкие искушения, мы же были живыми людьми. Но я не знаю никого, кто был так счастлив в браке, в любви, в понимании друг друга, как мы с Робертом. И когда рассказывают миф о двух половинках, я подозреваю, что это о нас. И когда говорят, что браки совершаются на небесах, я верю в это.

За год до его смерти я получила от него письмо. Это было в день сорокалетия нашей свадьбы. Он уже болел, но никаких черных мыслей не возникало. Казалось, все страшное позади.

Вот это письмо.