Читаем Ловчий полностью

Гробовая тишина зала постепенно уступала место приглушенным разговорам зрителей. Помещение наполнялось зеваками. Родственники загубленных мною душ, так злобно смотревших на меня на суде, здесь вели себя кротко и по траурному спокойно. Их глаза выше пола не поднимались.

Еще пришел мой адвокат, чтобы проследить, что меня на тот свет отправят, не нарушая мои гражданские права и человеческое достоинство. Ха! Самому смешно стало. Рыжая отъетая морда адвоката смотрела на меня с деланным сочувствием. За что тебе только деньги платил такие? Жопу на клиентские деньги отъел, что в кресло не помещается? А мне — один хрен, вышка, вернее электровспышка. Хотя, после таких преступлений ни один адвокат не поможет. Если только он не дьявола. Эх… Жаль, что я не дьявол…

Минут через десять зал стал битком, только на первый ряд садиться никто не хотел, и только он остался пустым. Сбоку мелькнула тень. Я повернул голову, передо мной стоял лысеющий священник с пивным брюшком. Сальные глазки за круглыми очками Берии бегают, словно поп нашкодил. Лицо знакомое. Где ж я тебя видел?

— Покайся, сын мой, — заскрипел служитель. — Прими господа в душу свою. Прощение отца нашего…

— Не верую, падре, — оборвал я его. — Или как там тебя, архиерей? Или мадрид какой-нибудь? Тоже архе…

— Никогда не поздно обрести веру, — нудел пузан. — Могу крестить вас прямо здесь. Вот договор, подпишите пожалуйста. После вашей смерти из вашего актива указанная сумма перейдет в счет оплаты церковных услуг.

— Скока?! Десятка за медный крест и брызги воды из бутылька? Ну ты святоша, барыга!

— Не богохульствуй, сын мой, пути господни…

— Смойся батюшка, я бесплатно умру…

Рясоносец не по годам резво спрыгнул с подиума и скрылся в недрах коридора. Вспомнил я его! Точно… Я когда в Собор в прошлом году ходил, выслеживал там одного верующего, видел этого попика. Он за иконостасом послушниц щупал. Думал не видит никто, а я там был. А меня никто никогда не видит. За пять лет карьеры душегуба научился сливаться с паркетом.

На улице зашумел дождь. Через плотно задернутые шторы поблескивали вспышки молнии. Август в Москве выдался унылый и дождливый. Особенно сегодня природа, будто оплакивала меня. Ба-Бах! Раскаты грома раздались так близко, словно под окном взорвалась бомба. Публика вздрогнула, подпрыгнув на черных креслах. Несколько человек не выдержали и покинули еще не начавшееся представление. Остались самые стойкие, интересно, попкорн им дадут?

В зал вошел начальник Центра. Черный костюм с иголочки, туфли отливают угольным блеском, не служака, а ангел смерти, блин. Он встал за маленькую кафедру и торжественно произнес:

— Андрей Сергеевич Беркут! Вы приговорены к смертной казни. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. В соответствии с возложенными на меня полномочиями я приведу приговор в исполнение немедленно.

— А как же последнее желание? — спросил я, когда мне на голову прилаживали стальной обруч с электродами.

— Это только в фильмах бывает, — оскалился ангел смерти. — Ну или в Америке.

Я поморщился. Он прав, это — Россия, детка. Любимая немытая Россия. Эх… Скучать буду… по березкам-матрешкам. Я хоть и «фашист» отчасти по происхождению (родной дед пленный немец), но в душе русский. И бухнуть могу как надо, чтобы мордой об стол… И сало люблю, и крепкий мат уважаю, если к месту, конечно…

Начальник Центра подошел к пульту управления машины смерти. Театрально положил руку на массивный рубильник. Его длинные белые, как у вампира пальцы перебирали отполированную до блеска стальную рукоять. А ему это определенно нравится…

— Покойтесь с миром, заключенный, Андрей Сергеевич Беркут! — воскликнул палач и рванул рукоять вниз.

Ба-бах! Молния прошила окно и превратила зал в сплошную вспышку. Мощный разряд пронизал мое тело и мозг вскипел. Душа вырвалась из тела, и я увидел себя со стороны. Разряды электростула в купе с ударом молнии превратили мое тело в уголек. Жаль… Хорошее было тело, подкачанное… Картинка погасла. Я умер…

— Встать! — рявкнул конвойный.

Что за черт?! Я же умер… Посмертное дежавю? Я открыл глаза. Это был не конвойный. Я лежу на каменном полу в полумраке вонючего каземата, а какой-то ряженый бородач навис надо мной, брызгая слюной. Испещренное шрамами и оспой его лицо исказилось неподдельной злобой.

— Встать, раб! — рявкнул «Крюгер» и полоснул меня плетью.

Острая боль обожгла плечо. Твою мать, больно-то как! Значит, я еще живой. Такое привидеться не может. Мучитель замахнулся вновь, я выставил вперед руки, пытаясь перехватить плеть, но запястья оказались закованы в ржавые… Наручники? Нет, это же кандалы. Цепи на моих руках зазвенели, и плеть снова врезалась в тело.

— Погоди! — прокричал я. — Встаю уже! Странный у меня голос, как у певца. А язык, на котором я это сказал вообще басурманский. Откуда я его знаю? Из всех иностранных я знал только английский, и то лишь одну фразу: фак ю…

Я вскочил на ноги, а мне в грудь уперлись два копья. Что за черт?! — Кто вы? Добры молодцы? — я удивленно уставился на мужиков в наряде средневековых стражников.