Особенно следует сказать о разделе поэзии, открытия в котором не менее поразительны.
Простые и рафинированные — экзотическая комбинация — стихи московско-минского поэта Андрея Фамицкого наполнены «поэтическим веществом», которое очевидно не сдашь ни в какой багаж: самые обычные слова в его исполнении слишком взрывоопасны, слишком токсичны, слишком радиоактивны, слишком легко воспламеняются.
Относительно поэта из Бурятии Елены Жамбаловой, автора сборника «Мороженое для внутреннего ребенка», жюри сошлось на том, что у нее замечательно «шершавый» (копирайт поэта Владимира Косогова) язык и поразительно свежие образы. Пожалуй, ее поэзию, наполненную образами «барачного» детства, можно прописать по ведомству современной крестьянско-пролетарской — подлинно народной, в самом что ни на есть неснобском из возможных виде.
Относительно Софьи Серебряковой, чей очень продуманно составленный сборник «Птицы и жуки» впечатлил жюри шифрописью и изощренной ритмикой, лучше процитировать мнение критика и поэта Юлии Подлубновой: «Цикл Серебряковой очевидно выполнен в традициях эклоги, с учетом опыта Николая Заболоцкого. Однако Серебрякова со всеми ее жуками и птицами на самом деле продолжает линию неомодернистской поэзии Елены Шварц с ее усложненной образностью, мифологизмом и тайнописью смыслов. Можно увидеть здесь и влияние поэзии Екатерины Симоновой — осязаемость и конкретность детали, игра с гендером».
Итог премии — не только смущение членов жюри, которые сполна испытали чувство, которое Ленин называл
Правда ли, что эпоха литературоцентризма закончилась и литература в России стала делом сугубо индивидуальным, родом нишевого развлечения? НЕТ. Похоже, наоборот, это последний надежный в мире постправды и фейк-ньюс ключ к осознанию, как все устроено на самом деле. И если прочесть тексты лауреатов, вы в самом деле станете больше понимать о своих соотечественниках — и в конечном счете доверять им, какими бы странными, нелепыми, неприемлемыми, аллергенными они вам ни казались.
Правда ли, что наше общество одержимо историей, апокалиптическими предчувствиями, сексом и политикой? НЕТ.
Что действительно вызывает у людей беспокойство — так это более фундаментальные антагонизмы, чреватые войнами и подавленными внутригражданскими конфликтами.
Правда ли, что эталонный текст сейчас — это «лучшие слова в лучшем порядке»? НЕТ. Ни «одержимость стилем», ни стремление «ломать канон», «разрушать языковую норму», похоже, не занимает писателей «лицейского» поколения. Штурм авторитетов точно не в повестке дня: чего ради сбрасывать Пушкиных с корабля современности, если сама идея совместных литераторских круизов кажется глубоко архаичной?
Правда ли, что все сколько-нибудь перспективные авторы в России— всего лишь эпигоны Лимонова? НЕТ. И в этом смысле парадигма нулевых — когда едва ли не все молодые писатели признавались, что более всего обязаны Лимонову, — сменилась; аршинное зеркало нарцисса и костюм супергероя-неудачника больше не кажутся обязательным реквизитом для того, чтобы твоя кровь казалась читателям свежей.
Правда ли, что у людей до 35 лет слишком мало опыта, чтобы стать «настоящими писателями»? НЕТ. Ни о каком «инфантилизме» нет и речи — и раз так, нет ничего удивительного, если какой-то представитель этого поколения начнет с «Желания исчезнуть» или «Лжи Гамлета», а затем напишет что-нибудь вроде «Героя нашего времени» или «Пиковой дамы».
И последнее. Каждый, кто прочтет эту книгу, обретет удивительный опыт: вживую столкнется с феноменом, который в коллективном или даже национальном сознании привычно связывается с именем Пушкина, и феномен этот называется «мудрость в молодости».
Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения с реальностью случайны.
Приказ о комиссовании Кузьму не сильно обрадовал. Как уважаемому на фронте человеку, весть ему принес лично полковник Серов.
— Я же обещал, — сказал он.
Кузьма поерзал на постели.
— Не рад?
— Да как-то… Ладно, — он махнул рукой.
— Дочь повидаешь.
— Ага.
Потом Кузьма вспомнил, что повидает и Борьку, своего верного пса, которому уже стукнуло восемь, и это ободрило его. Серов ушел — больше он его никогда не видел.
Медаль за отвагу Кузьма сунул в карман, звезду героя повесил на грудь, а подаренный полковником пистолет Ярыгина поместил в кобуру на поясе. И вот третьего апреля, после