Ты восседал на каменных скамьях,
Внимал охотно похвалам Сириска,
Ценил красоты в прозе и в стихах, И ты же бил раба почти без риска, Что он посмеет на тебя восстать:
В твоих руках — богатство, власть и сила.
Но не гордись: смогла вас уравнять
Во всех правах глубокая могила...
Текли года — некрополи росли:
Не только раб подвержен смертной каре...
Печальный вздох летит из-под земли
С надгробных плит с коротким словом «Хайре».
Три долгих века город процветал,
Торгуя рыбой, и вином, и хлебом.
Херсонесит на верность присягал
И клялся в том землею, морем, небом, Был независим, непреклонно-горд.
В кольце оград, как за надежной дверью, Он не дрожал от визга скифских орд
И не бежал в бою за элевтерью.
А скиф грозил, и рос его напор,
Керкинитиду и Калос-Лимену
Разграбил, сжег и, как лавина с гор, Удар обрушил в городскую стену.
Для Херсонеса долгая война
Была чревата гибельным исходом.
Его судьба была бы решена
Бесповоротно этим эпизодом...
В спектаклях Клио все предрешено, Как взлет Афин и низверженье Трои, Но ход событий, знаем мы давно,
Меняют часто случай и герои...
Направил царь Евпатор Митридат
Под Херсонес стратега Диофанта,
Фаланги три испытанных солдат,
Синопский флот с запасом провианта.
Кровавый путь железный акинак
Не прорубил по клерам Гераклеи:
В бою разбит Скилуров сын Палак,
Неаполь пал, захвачены Хавеи.
Когда в Боспоре бунт Савмак поднял, Стратег, не медля, кровь пустил Савмаку, За три похода напрочь разметал
Полчища скифов, навязавших драку.
Венком героя Херсонес почтил, Восславил, подвиг в мраморном декрете, А Митридату помощь оплатил,
Свою свободу приравняв к монете,
Надолго стал зависим от царя...
Закон ли правит или только случай —
Но все дела свершаются не зря:
Он разделил с рабами рабью участь.
Поднялись ввысь латинские орлы,
Распорот мир мечом коротким Рима.
От Понта до Геракловой скалы
Держава велика, необозрима.
Солдаты рвутся в бой под рев и свист, Мешают вместе кровь и пот соленый, Крушат преграды ядрами баллист.
Во все концы шагают легионы:
До Пиринеев, вдоль Сирийских гор, К снегам Бретани, по пескам Магриба
К каким пределам, до каких бы пор
Они еще вот так идти могли бы!?
В неронов год заняли тесный порт, На якорь став, равеннские триеры, И в Херсонес в числе пяти когорт
Вступил десант, вошли легионеры.
Лет двести сорок кованый сапог
Стирал до блеска плиты цитадели,
Взбивал в походах пыль степных дорог, Тревожил сон таврических ущелий.
Установил трибун Алкивиад
Для горожан посильные налоги:
Один — оплата девок для солдат,
Налог на воду, подать на дороги,—
Но город жил во власти солдатни,
Терпел лишенья и сносил обиды.
За что с лихвой отмерены они
Ему весами гневной Немесиды?
Театр как бойня — в нем идет резня, Актера в маске заменил убийца:
Под крик «Добей!», колено преклоня, Кончает раб-сармат раба-фракийца, Песок арены склеивает кровь,
Звучат проклятья, хрипы, ругань, стоны,—
Толпа питает к зрелищам любовь,
Когда бытуют зверские законы...
Здесь сам Климент, в молитвах по ночам
Глаз не смыкая, слышал брань и вопли, Когда громил язычник тайный храм.
Он — третий папа! — в бухте был утоплен.
Христогонитель Диоклетиан,
Корыстолюбец без стыда и чести,
Ссылал в Тавриду римских христиан
По наговору, по вражде, из мести.
От Херсонеса Флавий Тит Цельсин
Вдоль побережья, к дальнему Мисхору, Пробил в горах дорожный серпантин
К крутому мысу, ныне Ай-Тодору.
На пятачке обрывистой скалы
Грозой для тавров стали Харакены —
И в этом месте, за грядой Яйлы,
Три сотни лет дозорил Рим без смены.
Пиратский Понт, как будто, замирен
Немало банд разбойных перебито:
В нем — флот трирем и целый легион
Вооруженных до зубов гоплитов.
Но житель гор, устроив цепь засад, Где грабил фуры, где дубины махом
Кончал купца, где вырезал солдат —
Держал пути военные под страхом.
Настал конец владычества орла: Чреда атак вандалов, готов, гуннов
Державу Рима в клочья разнесла,
С нее как пыль величье славы сдунув.
Распался мир на Запад и Восток,
Напитан чуждой христианской новью.
Еще один истории бросок —
И пройден долгий путь к средневековью.
В дела людские и событий ход .
Порой природа вносит измененья —
Скрывает царства под разливом вод
И города —под пеплом изверженья,
Хамсин багровый тучами песка
Сжигает жизнь цветущих поселений, От мора гибнут грозные войска,
А не в боях, не на полях сражений...
Не натиск орд народов кочевых
Античный город ввергнул в пораженье –
Массивы стен и башен крепостных
В короткий миг смело землетрясенье.
Слепою силой не один квартал
Жилых домов разбит, как лбом тарана, На месте улиц — каменный завал,
На площадях — раздолье для бурьяна.
Прекрасным слыл античный Херсонес —
Ничтожным стал Херсоном в веке пятом.
Стряслась беда, но город не исчез
И возрождался дважды пред закатом.
Еще пройти немалый должен срок,
Когда он станет мертвым городищем, В письме уставном летописных строк
Еще мы Корсунь греческий отыщем...
Комит светлейший, некто Диоген,
По повеленью кесаря Зенона
Исправил кладку обветшавших стен
На деньги мытниц самого Херсона.
Кто знает, как-то преуспел комит
В работе сложной и достиг ли цели, Лишь серый камень с надписью гласит, Что он отстроил башню цитадели.
Юстиниан спустя полсотни лет