Читаем И гаснет свет полностью

Пребывая в смятенных чувствах, Джонатан вернулся к столбу и уставился на плакат. Угольное изображение танцующего шута было настолько неровным и угловатым, будто его нарисовал ребенок – и не просто ребенок, а ребенок-пьяница. Но вот то, что было написано над ним, буквально ошарашило Джонатана. Он не верил своим глазам. А еще меньше он верил приписке в самом низу: «Работаем без выходных, в любое время дня и ночи и в любую погоду».

С трудом придушив в себе любые происки надежды, Джонатан направился к указанному на плакате переулку Фейр. Прежде чем в него войти, он в нерешительности замер. Дома по обе стороны переулка подступали друг к другу близко-близко, а единственный фонарь светился где-то в его глубине, как-то уж слишком нарочито приманивая к себе. Идти туда совершенно не хотелось, но выбора особо не было.

Звук шагов Джонатана эхом разошелся по переулку Фейр, но в нем же, казалось, и умер: вряд ли кто-то извне услышал бы его, даже проходя совсем близко. И уж точно никто Джонатана здесь не увидел бы. Ни одно окно в переулке не светилось. По сторонам чернели подъезды – в открытых дверях поселился туман. Здание по левую руку, старое кабаре «Тутти-Бланш», стояло заброшенным и заколоченным много лет. Одни говорили, что в нем когда-то случился пожар, в котором сгорела вся труппа. Другие утверждали, что в один из вечеров там произошла ужасная резня. В любом случае это место пользовалось дурной славой.

В темном закутке под прогнившим балконом стоял старый футляр от контрабаса – судя по спешно захлопнувшейся крышке и промелькнувшим на мгновение испуганным женским глазам, внутри него кто-то жил. Ну да, уж лучше такое укрытие от непогоды, чем никакого…

Вскоре Джонатан уперся в стену дома – переулок оказался тупиковым. В тусклом свете газового фонаря он с трудом различил вывеску над дверью. Надпись гласила:

«Лавка игрушек мистера Гудвина».

Большие запыленные окна темнели – что-то не было похоже, что здесь работают без выходных, в любое время дня и ночи и в любую погоду.

Где-то в тумане завыла собака. Джонатан вздрогнул и обернулся – ему стало совсем не по себе. Хотелось убраться отсюда поскорее, но каким-то чудом он все же себя превозмог: времени топтаться на пороге больше не осталось – гудки сирены за последние полчаса участились, теперь они звучали резко, нервно и дерганно. Это был последний шанс…

Джонатан надавил на ручку, втайне надеясь, что заперто. Скрипнули старые петли. Зазвенел колокольчик над притолокой. Джонатан вошел в лавку, и стоило ему закрыть за собой дверь, как фонарь у вывески мигнул и погас.

Внутри это место выглядело как старый комод. Тусклая керосиновая лампа с засмоленным плафоном, стоявшая у ржавого кассового аппарата, давала очень мало света – не удивительно, что его совсем не было видно с улицы. А вот для того, чтобы окончательно разувериться в жизни, Джонатану его хватило.

Бросив взгляд на пустые полки, оценив мрачную полутьму и поежившись от негостеприимного холода, он нахмурился. Подвох. Обман. Это так в духе этого мерзкого города. Быть может, «Лавка игрушек мистера Гудвина» и работала в любое время и в любую погоду, но дело в том, что в ней не было никаких игрушек. Лишь пыль и запустение, а еще вдали, за стойкой, замер старый манекен в потертом фраке, старомодной двууголке на голове и потрескавшейся арлекинской маске с длинным носом. Джонатан ни за что не купил бы эту, в общем и целом, уродливую и непритязательную штуковину. Зачем она здесь? Для отпугивания грабителей? Или покупателей? В любом случае, кроме клубящейся тьмы по углам да уродливых теней, застывших на полу, в странной лавке игрушек особо ничего и не было.

Решив, что увидел достаточно, Джонатан покачал головой и уже повернулся к двери, чтобы уйти, как тут из глубины лавки раздался скрип. Перепуганный посетитель вздрогнул, обернулся и с удивлением понял, что звук издал оживший манекен.

– Заблудились, мистер? – спросил он неприятным тягучим голосом.

За стойкой стоял вовсе не манекен. Человек в маске едва заметно повернул голову и… Джонатану показалось, будто на мгновение из прорезей для глаз этой маски просочилось немного тьмы, после чего она забралась обратно. Хотя, возможно, все дело было в обманчивых тенях от неровного света чадящей лампы. Джонатан заставил себя успокоиться. Это все мнительность, уверял он себя. Тревожное ожидание скорого шторма, целый портфель невзгод, которые он таскает за собой весь день, само это отвратное место, да и фигура за стойкой. Это все никак не способствует душевному покою.

Молчание затягивалось, и с каждым мгновением тишина становилась все более вязкой, гнетущей. Взяв себя в руки, Джонатан кашлянул и ответил:

– Прошу прощения. Я, видимо, ошибся.

Человек за стойкой склонил голову в двууголке набок.

– Так вы ошиблись?

– Я ведь так и сказал.