Читаем Эндимион полностью

Эндимион

О, власть любви! Страданье и отрада!Во всех легендах — тишь, покой, прохлада,Добро и зло — в тумане прежних лет,Отбушевавших и уснувших. Нет,Совсем не таковы твои преданья:Здесь болью отзываются рыданья,А поцелуй — росой минувших дней.Осада Трои, стрелы, град камней,И груды трупов в каменных обломках, —Всё исчезает в умственных потёмкахИ на задворках мозга; но с обидойТроила отношенья с ХрисеидойМы разбираем. Нам чужды и странныИсториков прикрасы и обманы.Деяниями движима планета!И ты поёшь немолчные куплетыНа бреге нашей памяти, о море,Где чёлны, изгнивающие в горе,Способно ты стремительно и чудноПреображать в блистательные судна,А те, что блеском славились сначала,Не отпускать вовеки от причала.Афинский флагман совы облетали,А нам-то что? У Инда — и подале —Был Македонский; хитроумен, смел,Пускай Улисс Циклопа одолел, —Нам это безразлично. В самом деле,В фантазиях Джульетты, что слетелиС цветов её, мы видим больше проку,И так же мы относимся к потокуСлёз Геро, к обмороку Имогены,И к Пасторелле из разбойной сцены.Нас трогает игра таких материйЖивее, чем падение империй.Тот в страхе обретает это знанье,Кто следует из разочарованьяТропой любви, стиха, — когда при этомОн Музой не назначен быть поэтом.И это пострашней, чем попытатьсяШтандарт любви поднять, и вдруг сорваться,И рухнуть наземь с песни-бастиона.Но охраняют суток легионыМеня в пути. А ты держи ответ,Пастуший князь: ты выполнил обет,Что дал в день жертвы? Снова огорченьеТебе маячит в утреннем свеченье?То — старая беда, увы; не зная,Куда прогулка выведет лесная,Он бродит в дубняке, считая грубоМинуты по ударам лесоруба,И в зелени просиживает буйнойЗа часом час у речки тихоструйной.Охваченный потоком дивных грёз,Сейчас он за кустами диких роз,В источнике, холодном нестерпимо,Нашаривает нервно и незримоКакой-то стебель… Вот она, удача!Он лилию срывает, чуть не плачаОт восхищенья запахом и цветом,На лилию сел мотылёк. ПометамНа крылышках нельзя не подивиться,И наш герой их разгадать стремится,Разглядывая с детскою улыбкой…Подхваченный струёй воздушной зыбкой,Малыш герольд из рук ЭндимионаПорхнул. А тот, стряхнувши облегчённоАпатию и щурясь против света,Последовал за ним по странам света.Похож на новорожденного духа,Бесплотный, он возреял легче пухаВ тиши зелёной, солнечной, вечернейНад крепостью среди древесных терний,Над вереском, над полумраком сонным,Что лето напролёт — во сне бездонном,Над просекой, сбегающей в теснину,Над морем пролетел, нырнул в лощину,Ту самую, которая от векаНе слыхивала звуков человека,Лишь разве ритмы, что быстрее снегаПереплавлялись в тишину с разбега,Когда ладья, подхваченная бризом,Спешила к Дельфам с гимном, как с девизом.Эндимион летел, ведомый милымПоводырем своим веселокрылым,Пока не долетели до фонтана,Кропившего близ грота непрестанноМедвяный воздух. Мотылёк с излёту,Как будто сделав тяжкую работу,Решил напиться — ринулся в низину,Воды коснулся бережно, невинноИ, не продлив полёт ни на мгновенье,Сокрылся с глаз в момент прикосновенья.Эндимион обшарил все поляны,Но не нашёл знакомца, как ни странно.И — снова взмыл. Однако, шепчет кто там,Значенья не придав его заботам?А это с голышей с речного дна,Всплыла наяда, и к нему онаПриблизилась и встала, и — о Боже! —Она и лилий здесь была моложе.И, косы беспокойно вороша,Промолвила она, едва дыша:«Сколь горестны, увы, твои скитанья!Заждался ты любви и состраданья,Эндимион! Сколь нежен ты, сколь робок!Богатство изо всех своих коробок, —Когда б тебе я этим помогла, —Я б тут же Амфитрите отдала,И отдала б без сожалений бурныхВсех рыбок ясноглазых и пурпурных,Всех радужных, чешуесеребристых,Всех ярко-краснохвостых, золотистых;И отдала бы свет незамутнённыйМоих глубин; и мой песок придонный;Cвой жезл бы отдала без содроганья;Могучие речные заклинанья;Пожертвовала б чашею жемчужной,Меандром поднесённой мне и нужнойДля утоленья страждущих в пустыне.Младенца я беспомощней — и нынеТебя не осчастливлю; но запомни:Тебя весь день в твои головоломниСопровождала я; пойдёшь ты далеТуда, где прежде смертных не видали,Искать, метаться будешь вновь и вновь,Пока не обретёшь свою любовь.Лишь тот, на небе, знает подоплёки,Но не постигнуть высшие урокиНаяде бедной. Милый, до свиданья!Плыву я в грот — продолжить причитанья».Речная дева скрылась в отдаленье.Эндимион застыл от изумленья:Ничто не изменилось в водоёме.Река текла, как прежде, в полудрёме;Сновали комары и водомерки,Мальки зажглись в подводном фейерверке —Добра и зла здесь не было в помине.Стараясь подавить в себе унынье,Эндимион, вздохнув, присел на камень.Когда возжёгся светляковый пламень,Эндимион промолвил: «СожаленийДостоин тот, кто полон измышленийО городе невиданного счастья.На месте убеждается невежда,Что всё — обман, что рухнула надежда.И чтоб утихомирить это горе,Он город новый измышляет вскоре,Где соты просто ломятся от мёда.И что же видит он в конце похода?В ячейках пусто. Но, презрев границы,Он третий город покорить стремится!Все люди по природе беспокойны:Их жизни — это подвиги, и войны,И разочарованья, и тревоги,И фокусы фантазии. — В итогеПриходится признать: и то уж благо,Что призрачна любая передряга,Коль чувствуешь свое существованье,И смерть — легка. Цветком иль сорной дряньюБыть на земле — меня не беспокоит:Ни то, ни то моих корней не стоит.Но на пригорке, где туман повсюду,Ужели, как стоял, стоять я будуОдин? Нет-нет! Но я, клянусь ОрфеяВолшебною мелодией, скорееПребуду сирым на вершине горной,Хотя бы тень любови необорнойИща вокруг, чем стану… Кем — неважно!О, нежный голубь, реющий отважно!О, Цинтия, от твоего престола,Голубизной наполнившего долы,Исходит луч, который бесподобен:Он грудь мою пронзает, он способенРазбить любви и мощь, и тиранию.Умерь его! Во времена иныеСтраданья облегчая, чуешь больСильнее той, которую дотольНесло страдание. Так привяжиМне крылья, королева! Укажи,Где мне любовь искать свою. ТолпоюМелькают купидоны пред тобою,Но ты не церемонишься с эскортом:В морях любви ладья не дрогнет бортом.В моём безумстве не ищи нечестья:Ведь, звёздами клянусь, сумел обресть яТакую силу, что, разбив препоны,Уже плыву с тобой по небосклону.Прекрасна ты! Прекрасен мир в полёте,И блеск, и свет колёс при поворотеВокруг оси! А как мерцают вожжи!Допустим, мы приехали. И что же?Сокроет ли беседка эти взоры?О эти взоры! Страшно: нет опоры!Я неземным пространством поглощён,Спаси меня!» — вскричал ЭндимионИ поднял руки в ужасе жестоком,Как встарь Девкалион перед потоком,Дрожа, как Орион перед рассветом,И глас подземный был ему ответом,И он ему внимал, и был от страхаБесчувственнее камня или праха.А глас внушал: «Спускайся с гор скорее,Иди туда, где длинные аллеиВедут в пещеры шпатовые мира.Ты чуял потрясение эфира,Ты слышал гром; и было дней теченьеНеласковее зябкого свеченьяЛедовых гор; и погружал ты дланиВ мертвеющее небо, что, как ране,Столь мрамороподобно. Гласу внемля,О, богомудрый, опустись на землю!Кого смущает голос эмпирея,Бессмертным быть не может. ПоскорееСпускайся, минув таинства земли!»И он луну увидел невдали,И он почуял, что теряет разум,И с болью захотел покончить разом,И — полетел в зияющую тьму.И было удивительно ему:Стремительное привело паденьеВсе чувства, все пристрастья к обостренью.Там свет и тьма в печальной панорамеМешались под унылыми ветрами.Там над короной сумрачного царстваТрудился вечер и терпел мытарства.Поблёскивала жила золотая.Эндимион от края и до краяПрошёл её; и резок был маршрут,И угловат, а жила там и тутГорела метеором. ПостоянноНапоминая радугу Вулкана,Висели металлические ткани.Сердились молнии; сходились в браниФантазия и вера; и помалуОднообразье, скука донималаНадеждой на внезапное движеньеВ серебряных пещерах в окруженьеСапфировых колонн, в мостах ажурных.Эндимион в своих скитаньях бурныхУже летел над горною грядою,Что круто возвышалась над водою.Он сверху водопадов грохотаньеВоспринимал как нежное роптанье.И вдруг похолодел от удивленья:Он бриллиант увидел в отдаленье,Что с трона тьму свергал; и свет был рьяным,Как солнце над хаосом первозданным.Не всякий дух был выдать в состояньеДостойное предмета описанье,Но тот, кто после смерти сей планеты,Вселенной передав ее приветы,Ей смог бы языком поведать внятнымО тех, кто солнце сделал незакатнымДля Греции и Англии. РовнееОн задышал, проникнув в галерею,Отделанную мрамором. ПоддельныйОн минул храм, который с беспредельнойБыл точностью построен; побоялсяВойти в него Латмиец. ПоказалсяЗа ним другой в проёмах колоннады,Прекраснейший; была венцом отрадыДиана. С видом робким и несмелымПрисматриваясь к боковым приделам,Вошёл он в храм, исследуя проходы,Почувствовал, как источают сводыИ стены холод мраморный, и скорымПрошёлся шагом он по коридорам,Но слышал лишь, как в мёртвой тишинеСмолкает эхо где-то в стороне.Он тайны храма разгадать стремился,Но в длительных блужданьях утомилсяИ сел у чрева мрачного подвала,Где тьма теней зловещих побывала.Конец чудесному. Второе «я»,Вступив под свод привычного жилья,Изнемогало в тягостном дурмане…Блазнитель-эльф, родившийся в тумане,Фонариком светя в кустах крапивы,В огонь, в трясину манит нас игриво, —В то, что пожрать готово наши души.Какое горе завывает в ушиЕму теперь, когда достигло целиЕго сознанье? То, что и доселе:Се — чувство одиночества. Не видитОн небо, и река в него не внидет,Не видит он пригорков и равнины,Не видит он цветочной пестрядиныИ облаков, что, как слоновье стадо,Бредут на западе; ему не надоТравы прохладной и струи воздушной,Но тешиться готов он болью душной,Ей уделяя времени без счёта.Иль вправду на земле ему охотаЧертить копьем фигурки втихомолку?«Нет! — он воскликнул. — Что мне в этом толку?»«Нет!» — повторило эхо многократно.Он тут же встал и заспешил обратно,В придел алтарный, к статуе Дианы.Надежду он лелеял беспрестанно,Что от неё дождётся он подмоги.Вошёл; не задержался на пороге;И молвил ей: «Владычица благаяЛесов и рек — от края и до краяСо стрелами и луком где ты, дева,Охотишься? Лесная Королева,Ужели ветер щёк твоих нежнее?Где крики нимф ты слушаешь? СкорееСкажи, скажи мне, где он серебрится,Твой полумесяц? Ах, никто упитьсяСвободою полней тебя не сможет!Угрюмство — красоты твоей не гложет.Ты видишь в зелени пространство нашеИ с каждым днём становишься всё краше,И если ты его считаешь раем,То как не любоваться этим краемМне, смертному? Грызёт меня горящийВ моей груди огонь непреходящий.Дай сбить его зефиром, словно веткой!Язык мой домом бредит. С хворью едкойРасстаться дай в источнике студёном;Ничтожный мир мне слух терзает звоном.Так дай услышать голос коноплянки!Густой туман клубится спозаранку.Пошли лучи небесные куртине!Ты икры и лодыжки моешь ныне?Лицо прохладной влаге подставляешь?Ты ягодами жажду утоляешь?Я жажду утолил бы тем же соком!Меня во сне ты слышишь неглубоком?Хочу и я, как ты, в цветах забыться;О, как мне тягостно здесь находиться!Неси домой из чуждого предела!»Уже мечта судьбу преодолела,Упорная вернулась тишина.Там, обжигая, словно пламена,Жестокий холод плиты источали.Эндимион глядел на них в печали,Но вскоре улыбнулся: даже иваОт близости реки не столь счастлива,Как он был счастлив, удивлённым взглядомЦветы и листья обнаружив рядом,Венки из мирта; сладкая прохладаУпруго разлилась по анфиладам,По всем углам; и Флора ликовала,И в росте прибавляла небывалоПод шёпот нарождавшихся растений;Так море за черту своих владенийНесёт волну; над роковым раздольемИграет пена с праздным своевольем,Кипя на гребнях цвета изумруда.Эндимион торопится оттуда,И он волненья чувствует прилив.В руках — цветы. Однако, тороплив,Момента не заметил он сначала,Как сердце в такт напеву застучало.Завороженный музыкою сладкой,Он двинулся на цыпочках, украдкой.Восточный ветер чары АрионаСтоль тихо не доносит с небосклонаВ Атлантику; столь нежно и ЗефируНе рассказать восторженному мируНад морем Ионическим, ТирренскимТого, что молвит лира Аполлона.Кто любит, но живёт уединённо,Тот убивает музыку. ЛюбовьТак радости тревожит вновь и вновь,И так всепожирающее пламяВсё нежное, взлелеянное нами,Уничтожает всюду без изъятья.Блаженство превращается в проклятье.Да, полусчастье жалко и мизерноВ сравнении с блаженством. Столь же скверноВ ушах Карийца музыка звучала:То небеса с душой она венчала,То опаляла душу, как геенна.Сорвался бы он в бездну непременно,Когда б, как прежде, проводник небесныйПод свод бы не отвёл его древесный,Под миртовые ветви; гимн распевный,Бесшумно, точно дождичек полдневный,Зашелестел вокруг его беседки.Когда закат пробился через ветки,Заметил свет Эндимион. Откуда?Он по аллеям заспешил и — чудо! —Увидел купидонов; сладкий сонИх плотно окружал со всех сторон.И лабиринтов минул он премного,Пока не привела его дорогаВ лесной шатёр. Курились фимиамы,И нежные внутри звучали гаммы.И подсмотрел наш странник тихомолком:На ложе, что покрыто было шёлком,Спал юноша какой-то неизвестный.Не описать, каков он был, чудесный:Употребленье слова или вздохаПодобной цели отвечает плохо.Желтея, словно персик, одеялоИ ниспадало, и приоткрывалоГустые кудри, как у Аполлона.На шею, грудь — на ласковое лоно —Они спускались; также кто угодноЛодыжки и колени мог свободноУвидеть; преклонил он на ладошкуЛицо своё и алый рот немножкоОткрыл, во сне забывшись, — утро югаТак открывает розы. Были тугоВенцом вокруг чела его обвитыЧетыре лилии. Как люди свиты,Виясь, побеги вкруг него теснились;Растения блестели и лоснились.Тянулся плющ и покрывал он теньюТам чернокожих ягодок вкрапленья,И выставляла жимолость упорноСвои цветки, похожие на горны.Вьюнки сверкали в вазах полосатых.И зелень, шелестя на крышных скатах,Сползала на ближайшие газоны.В безмолвии стояли купидоны.Один заботился о том, чтоб лираСпала и не тревожила эфира,И крылышки всё прижимал он к струнам.Второй склонялся над красавцем юным,Помахивая веточкой ивовой.А третий, самый резвый и бедовый,С фиалками взлетел под верх шатровый,И улыбнулся, и движеньем точнымОн обдал спящего дождём цветочным.На эти трепыханья и порханьяЛатмиец глянул, затаив дыханье,И двинулся, горя от нетерпенья,К божку, что подавлял любое пеньеЧудесной лиры. И шепнул с усмешкойЕму божок: «Входи смелей, не мешкай!Придя сюда, ты поступил, наверно,Ошибочно, кощунственно и скверно.Однако небожители, дружище,Порой свои бессмертные жилищаПоказывают смертным. Этой честиСегодня в данном случае и местеТы удостоен. На цветы живыеПриляг, Латмиец. Пей вино. ВпервыеС тех пор, как собирала АриаднаСвой виноград, сей пурпур столь прохладноИзлился здесь. Ешь груши от Вертумна:Он их прислал мне, полюбив безумноПомону. Сливки, милый гость, попробуй.Такие сливки белизны особойМладенчику Юпитеру вкуснееНе предлагала нянька Амальтея.Отведай слив, что даровала осень:Они созрели для ребячьих дёсен.А вот плоды, что чудны даже с виду:Их нам насобирали Геспериды.Пока ты здесь пируешь бесподобно,Тебе я, милый, опишу подробноЗаботы наши, — молвил он, и начал,И звоном струн начало обозначил. —Богиня моря в юношу земногоВлюбилась как-то. Снова, снова, сноваОна его привлечь к себе пыталась.Ах, чья б душа бесчувственной осталась!Но юноша к мольбам её любовнымОстался безразлично-хладнокровным,И нравилось ему, когда, бывало,Нетронутое небо умиралоУ ног его — глупец! — когда в кручинеЛежала на зелёной луговинеВлюблённая; когда терзали разумСтраданья, порождённые отказом.Ни слова, гость! — не то ты с жару, с пылуПошлёшь проклятье, как и сам я былоЧуть не послал… — Но бедная хозяйкаСошла с ума, как парня на лужайкеКабан смертельно ранил. — И с мольбоюОна вошла к Юпитеру такою,Что тронула владыку, и при этомОн повелел, чтоб к жизни каждым летомКрасавец возвращался. Погляди,Он рядом спит, Адонис наш. Поди,Блаженствует в глубокой спячке зимней.Хозяйка наша — без любви взаимной —Ему слезами залечила рану,И, пользуя красавца постоянно,Смерть превратила в долгую сонливость,И сообщила снам его красивость,И повелела нашей дружной кучкеПри парне находиться без отлучкиИ сон его беречь. И, как на вызов,Спешит порою первых летних бризовК возлюбленному с первым поцелуем.Природа льнёт к воздушным тёплым струям,И оживает остров Цитереи…Но обрати внимание — скорее! —Встревожилось крылатое собранье!» —Так тишину взорвало восклицанье,И разом листья зашуршали что-то,И взмыли голуби, и сквозь дремотуЗабормотал Адонис; тут же рукуОн перенёс, во сне внимая звуку,С бедра на голову. И по округеВнезапно разнеслось: «Друзья! Подруги!Проснитесь! Лето с щебетом и звономУже идёт по клеверным газонам.Проснитесь, купидоны, сей же час!Отхлещем колокольчиками вас!Ликует жизнь! Великое — свершилось!»Здесь купидонье царство всполошилось,Зашевелилось в роще, на опушке,И зёв пошел у них, и потягушки.Но вскоре все ободрились. Как струиКипят, шипят, спешат напропалуюИз амфоры, и в облаке нектарномПриходят к винопийцам благодарным,Так сверху вниз, душистый и бодрящий,Пал облак — пробудитель настоящий.Все стали звать владычицу. И скороВдруг распахнулись заросли, как шторы,И выплыла бесшумно колесница,И на Адониса стряхнули спицыРосу; однако, спящий не проснулся,Но, мелко вздрогнув, грузно повернулся.И голубки, летевшие в запряжке,На землю сели, потрудившись тяжко,И вытянутые втянули шейки.Настал черёд Венеры-ворожейки.Тень от неё едва-едва упалаНа грудь Адониса, — и бурно сталоВ нём сердце биться; задрожали веки.Когда бы не Венера, нам вовекиНе видеть света из-за жизни серой!Её глаза нам светят новой верой!Волнуюсь я… Не опишу от смутыЕё прибытья первые минуты.И всякий дух там ликовал от счастья.Одна Любовь спокойно, без участьяСо стороны взирала величавоНа прочих, веселившихся на славу.И молнии в таинственном колчанеЛежали у неё и по полянеСтруили свет; и хмурилась Любовь,Но кто глядел открыто — вновь и вновьНа синеву в её прекрасном взоре,Тот весь переполнялся ею вскоре.Случилось это и с Эндимионом.И он не удержался и со стономВ мольбе горячей горестно излился,Когда перед Венерою склонился.«Дитя моё, — промолвила богиня, —Ты юноше сему помог бы ныне:Он не в себе, он любит, и… А впрочем,Ты знаешь всё — я умолчу о прочем.Не улыбайся, правду говорю я:Душевно об Адонисе горюя,Что сном забылся долгим и постылым,Его жалела я. Одним унылымИ мрачным утром вдаль я улетела.О нём я выплакать печаль хотела.Насмешками до слёз меня, к несчастью,Доводит Марс. Как выплакалась всласть я,Взглянула вниз и в сумрачной дубравеУвидела страдальца в том же нраве.И так же ветры дули что есть мочи,И так же страсть переполняла очи.Он пал на листья, словно бы кончинойЗастигнут был внезапной, беспричинной.Недвижимый, он мне в бреду открылся:Он в девушку бессмертную влюбился.Он утверждал, что ночь провел с ней кряду.Я осмотрела каждую плеяду,Но звёздам щёки метила напрасно,И лишь одно в конце мне стало ясно:То — тайна тайн. Но зреет убежденье:Получишь ты своё вознагражденье,Эндимион! Иди, не обинуясь,Руке, тебя ведущей, повинуясь.Она тебе — в опасности подмога.А если в чём ошиблась я немного,Ты солнца луч пошли мне. Ну, счастливо!Мне в путь пора». — Рванув нетерпеливо,Умчали колесницу голубочкиИ вдалеке уменьшились до точки,Пропали с глаз. На этом направленьеВдруг молния сверкнула в отдаленье,А дале — тьма и стон. И с мукой ЭтныЗакрылась почва. Грустно, неприветноВокруг Эндимиона стало снова:Так сумерки нахлынули сурово.Латмиец не отчаялся, о нет,Из-за того, что тьма сгубила свет:Он был уверен, что его страданья,В сравнении с размером воздаянья,Когда-нибудь покажутся смешными.Вошёл в пещеры весело, за ними —В строенье с золотыми куполами,В покои с бирюзовыми поламиИ бриллиантовую балюстрадуОставил позади; камней громадуОн миновал, шагая торопливо,Петляя по дорожкам прихотливо,И по тропе, алмазами блестевшей,Он перешёл над бездною кипевшей,Где ток подземный злобно и сердитоВорчал, шлифуя каменные плиты;И, что ни миг, то новые фонтаныКопьём Латмиец трогал беспрестанно,Как бы дразня их, и порой случайноТе в росте прибавляли чрезвычайно,И разбивался на тропе алмазнойУзор их пены, столь разнообразный,Как если бы дельфинихи промчались,Где с Тефией кораллы повстречались.И наблюдал он в радостном смятеньеТаинственные вод переплетенья,Что представляли в очертаньях чёткихТо грозди винограда на решётках,То иву рисовали эти воды,То занавес; узоры и разводыПереходили в новые картины:Цветы, наяды, лебеди, павлины,Что тут же на глазах преображались,И чудеса на водах продолжались,И видеть фантазёры были б склонныТам балки, перекрытья, и колонны,И фриз, и крышу — звали это зданьеВо времена, ушедшие в преданья,Святилищем. Простившись в огорченьеС ключом Протея, он через теченья,Через долины, через буеракиОпять пошёл, чуть видимый во мраке,Который странным и громадным сводомВисел над одиноким пешеходом.И нечто с неизбежностью поспешнойЕму грозило скукою кромешной. —Так, мглой объят, орёл царит унылоНад пустошью, где полночь наступила,И сквозь туман глядит подслеповато. —Но наш герой, держась молодцевато,Не погрузился разумом в трясину.И вот уже из арки на равнинуКибела катит мрачная; онаВ одеждах тёмных и, как смерть, бледна.Её корона — в башенках; упряжка —Четыре льва медлительных; и тяжкоОни вздыхают, и густые гривыВздымаются; степенно и ленивоПеребирают лапами; суровоРычат, на мир взирая густоброво.И тьма, Кибелу проводив во тьму,Скрывается в проёме. ПочемуТы в столь печальном месте задержался,О, путник? Ты устал, иль то прервалсяАлмазный путь, повиснув без опорыПод звёздами? Ты обращаешь взорыК земле, взывая громко о подмогеК Юпитеру! — да, он устал в дороге,Путь оборвался, и Юпитер грозныйПрислал орла, мольбою тронут слёзной,И благодарный странник, взятый птицей,Расстался с этим краем, как с темницей.И — полетел отчаянно с вершины.Как лот, которым меряют глубины;Он с облегченьем рухнул в неизвестность.Наполнив ароматами окрестность,Торжествовали розы, асфодели.Пещерки среди мхов густых темнелиИ с высоты орлиного полётаЗелёные напоминали соты.Эндимиона в этот райский садОрёл принес и полетел назад.Эндимион лежал на ложе мшистомВ жасминовом убежище душистом,И счастье у него над головоюЛетело гесперидовой тропою.Он слушал тишину проникновенно —Как музыка бывает совершенна!И сколь священ росой умытый мир! —На каждое дыхание эфирСогласьем отзывался. — По зелёнойТропинке он прошёлся, изумлённыйИдеей неожиданной: «И всё же, —Он молвил, — одинок я. Для чего жеЗдесь чувствам быть, когда они умрут,Как музыка в пустыне, отойдут,А их потом и эхо не вспомянет?Ужели то же и со мною станет?Но я пока бессмертен! Ах, как мне быУзнать хотелось, где, любовь, ты! В небеПеред вратами утра в танце кружишь?Иль с дочерьми Атласа небу служишь?Ты дочь Тритона, коему так любоМузы?кой полнить раковины-трубы?Иль нимфа ты — и предана Диане,Что, для забавы, сидя на поляне,Венки свивает? Всюду и вездеНайду при солнце иль ночной звездеТвои объятья; заявлюсь к АврореИ выхвачу из свиты; если в мореЛететь мне чайкой, птицею надменной,Возьму тебя из колыбели пенной,Пастушкой будешь — изомну все юбки,На листья брошу, искусаю губки.Ах, чем сильней мечту мешаю с былью,Тем яростней терзаюсь от бессилья.С любимой быть хотел бы и во сне я.Приди, мой сон! Пока пребуду с нею,Сбей одиночество моё со следа». —Лишь вымолвил — и вот она, победа:Сон торжествует… И ЭндимионПобрёл во тьме, и свет увидел он,И вышел на поляну с мягким мохом,И бросился в него с блаженным вздохом.До пояса Латмиец обнажился.«О, Купидон, как здесь я очутился?» —Спросил он. — И последовал ответ:«Я слышу, слышу! Мой тебе привет!»О, Геликон, пристанище Гомера!Струится твой ручей, не зная меры,На эти строки, полные печали.Стихи мои возвысятся — и далеВлюблённых воспоют, — так над потомкомПропел бы жаворонок; но потёмкомТвоя, увы, охвачена вершина;Туман покрыл — печальная картина —Источник твой; великие Поэты —О каждом Музы сделали пометыВ блестящем свитке бога Аполлона.Иную зрим картину небосклона:Мир долг исполнил. Худшее — случилось,Поэзии светило закатилось.Но любящие — любят. В наше времяБессмертных перьев, как былое племя,Мы в слёзы их не в силах погрузить.Давным-давно решила расспроситьИх тишина: а как всё это было?Давным-давно их страсть соединилаИ времена давным-давно вдали,Когда в слова рыданья перешли,Когда заговорили два потока:«Друг ведомый Неведомый! Без срокаХочу тебя и жаждать, и впивать я.Ужели не навек твои объятья?Ужели поцелуи — не навеки?Ужель не вечно будут эти векиПодрагивать от моего дыханья?Ужели суждено нам расставанье,И ты уйдёшь и пропадёшь без вести,Меня оставив здесь, на прежнем месте,В безумном одиночестве? Но что жеМолчишь ты? Это правда? Нет? Так кто жеНас разлучить посмеет, не пойму,Коль ты того не хочешь? ОбнимуТебя ещё, ещё… Каков ты есть,Элизиум, когда нас перенестьС любимою не можешь к звёздам вечным, —Когда и ты слывешь не бесконечным?..Волшебница! Объятьем небывалымКлянись, и царственным лица овалом,Коралловыми поклянись губамиИ этими молочными холмами,Вином нектарным поклянись и страстью…» —«Возлюбленная Ида! Вот несчастье!Его душа покинет нас… О чудо!Как любит он меня! Везде и всюдуГде музыка любви ни раздаётся,И кровь его в таком же ритме бьётся!Скорей проснись, не то умру от муки,Скорей проснись, не то в смертельной скукеЧасы пройдут! Пускай от летаргииИзбавят заклинания благие!Но чую, неподъёмно это бремя.К тебе прильну устами я на время,Пока в нас ток любовный не разлился.Любимый мой! Проснись! Пошевелился?Я так люблю, как и сама не знала.Покой души разлука отнимала.Но мы расстанемся… К чему лукавить?Я к звёздам не смогу тебя доставить.И не стыди — не стану я твоею,И не стенай, не то я покраснеюИ небесам открою свой секрет.Уже открыла! И теперь в ответОлимп меня преследует жестоко:Минуты не проходит без упрёкаИ без насмешки над моей судьбой.Зачем? Чтоб мир забыл о нас с тобой?Но кто сказал, что жить, любить — постыдно?Мне страшно, и Олимпу это видно.Но может быть, он всё-таки смягчился.Мне страшно, страшно! — Ужас ополчилсяТак явственно: Минервы отвращенье,Юпитера укор — и нет смущеньяПред чистотой, и нет ко мне любвиУ купидонов, и дворцы моиПусты наполовину, гимны вялы.Любить — что это значит? Я б слеталаС тобой туда, в пределы сил небесных,Для ласк твоих — и долгих, и чудесных.Клянусь тебе, — я с правдой не в разладе, —Что я умна, что нет ума в Палладе.Любила ли она, как я, не знаю,Однако лишь одна я, полагаю,Столь целомудренна. Она вздыхала,Когда власы я перед сном чесалаТак безучастно. И была я страннойГолубкой одинокой и туманной;И гнёзд я не свивала. Но, целуя,Мир хладнодушный убедить хочу я,Что страсть — бессмертна; вознесу я вскореТебя до неба; там, в его просторе,На лето каждое у водной гладиС тобою скрывшись в лиственной прохладе,Я стану, милый, о небесных странахПовествовать в историях пространных.Моя любовь раздвинет все границы!Дай слиться нам, о, дай соединитьсяДвум нашим голосам в момент рожденья;Сплетёмся… Ах, словесные сужденьяВ устах людей столь грубы и ничтожны!Лепечущее небо непреложнымТвоим словам, желанный, научу:Они мне — слаще лютни… Как хочуТвоей любви, но сколько горя, горяВ глубинах счастья скрыто, словно в море,Эндимион!» — Затем её рыданьяОслабли, смолкли, и ответной даньюЕго обеты вслед её обетамПослышались… Погоревать об этомВо имя правды — мог бы только тот,В ком эта страсть великая живёт.Случилось это вдавне, а не ныне.Об этом лесу нашептал в кручинеПещерный ветер. Лес поведал в дрёмеВсё это озеру, когда в истомеПоэт у опрокинутого небаСкитался в поисках кумирни Феба.Он в озере купался с наслажденьемИ вышел, и, охвачен вдохновеньем,Он дал напеву полную свободу,Он пел неравнодушному народу,И, слушая легенду, стар и малПоэту с наслаждением внимал.Внимают ей и звёзды-часовые.Кто эти строки слушает живые,Судить себя обязан без боязни,Чтоб сердцу не сгореть от худшей казни,От ужаса, что поздно или раноОно добычей станет урагана.Здесь голос посторонний не витает,Здесь голос посторонний пропадает,Он тает эхом — тает, уходящий…Красавицею был покинут спящийЭндимион. — Он спит и видит сны. —Таков обычай бурной глубины.Он пробудился от безмерной боли:То горе той, что не было здесь боле,Его не оставляло. И в печалиОн сел на край постели. Что же дале?Главу понурив, он почуял вскоре,Что снова одинок в беде и в горе.Любви безумье он познал вполне.Стонал, как лев в неволе, в западне.Но против звёзд, застывших в осужденье,Вести грубоголосое сраженьеУстал — устал и ныне хочет мира.Эолова в душе играет лира.И страсти пролетают стороной.Он хочет меланхолии одной.Не пьёт он удовольствие из кубка.Любовь отныне — скромная голубка.И омрачил он светлое чело,И встал с постели — вяло, тяжело.Он замечал небрежно и вполглазаТакое, что смутить могло бы сразуИ змей Алекто; слышал еле-елеОн песню, что была на самом делеПрекраснее мелодии Гермеса;Но вдруг увидел, выходя из леса,Огромный грот; высокие аркадыЖемчужин украшали мириады,И раковины, витые с манером,Все разные — и формой, и размером.И было там убежище от шторма:Для брачных игр и в поисках прокормаКиты сходились там. В ручьях глубокихПыхтела тьма существ зеленобоких.И вот он сел среди чудес прохладныхИ вспомнил в размышленьях безотрадныхВсё прожитое — с самого началаДо дня, когда толпа его венчалаНа трон пастуший; встал перед глазамиДворец его, что окружён лесами;И вспомнил он пиры в огромном зале,Всех девушек, что там перебывали,И всех друзей, и всех соседей местных,Что жительствовали в лесах окрестных.И вспомнил он решительные планы:Перенести пастушеские кланыВ век золотой; и вспомнил праздник Пана,И скорбь сестры; и все припомнил страны,Что видел до сошествия на землю,Пока любовь, кипя и всеобъемля,Его не охватила. — «Ах, не следТому, в чём удивительного нет,Дивиться доле. Я до сердцевиныЕй в душу вник, а прочие глубины —Мелки; увы, духовность — умерла.На месте том сегодня — тук, зола,В которых, корни укрепив земные,Плоды я воздымаю золотыеПоближе к небу. Свет, который сможетСтоль ярким быть, что зренье уничтожитОрлов Олимпа, — как неразберихаВ родне хаоса, темен. Тихо! Тихо!Здесь раковины мысли повторяют?Иль мысли — звуки? Тают, умирают,Сошли на нет… Чу!» — Он подставил ухо,И здесь гуденье донеслось до слуха.Оно росло; и вдруг из-под землиУдарили фонтаны невдали.И в два потока, шумных и туманных,На скоростях безумных, ураганных,Они, шипя, ушли в кремнистый свод,Затем, упав с немыслимых высот,Рванула вниз отчаянная влага,Как два гонца, которым лишь полшагаОсталось до победы… Струи палиИ буйно меж камнями запетляли.Следил Эндимион — как два ребёнка,Ручьи бежали звонко, вперегонку, —Следил, следил — и отвлекался в думахОт разрешенья тайн своих угрюмых.Он думал о блаженстве прежних дней…Но что это? Музы?ка всё сильнейСбивает с мысли. Что? Зачем? Откуда?Так древо шепчет, родом не отсюда,Не из пещеры. Словно заклинанье:«Что, Аретуза, боязливой ланьюОт ласк моих бежишь? Зачем, Диана,Её мольбе внимаешь ты? Вкруг станаЕё кружусь, стараюсь так и эдак,Чтоб рухнула в источник напоследок.С журчанием бегу по коже гладкой,Меж губ её и век теку украдкой.Ласкал я локон солнечноволосый,Стекал я долу, покидая косы,Я ручейками любящими крался,Я на плечах лилейных задержался,Я груди соблазнял, и соблазнялся,И соблазнился! — Ныне при скольженьеДается с болью каждое движенье.Стой! Пощади! Давай побудем нынеС тобою на цветочной луговине,Где был пленен я». — «Прочь! Иль, бог ужасный,По воле госпожи моей прекраснойТвои ключи умрут. Не надо лжи!Откуда только силы, подскажи,Я набралась, Алфей, для обольщенья?Уйди, уйди, не приводи в смущеньеЖеланий сокровенных. Если, милый,Склоню я волю перед этой силой,Произойдёт великое несчастье.О, Ореада! Если б те же страстиТебя терзали, нынче ж, не горюя,Преступницей бы стала я. Горю яИ содрогаюсь. — Ах, отхлынь, теченье!Алфей! Очарователь! ЗавершеньеЯ в чувстве каждом прежде замечала.Река незамутненная журчала,Дышали бризы, фрукты созревали.Я струй твоих коснулась; омывалиОни меня предательски; и с кровьюНеладное соделалось. ЛюбовьюЗовёшь ты это? Гадко, нету мочи!Боюсь, что боле не сомкну я очиПод песенки дрозда. О, душный страх!Уйди!» — «Как мягко отчитала — ах! —Меня ты, Аретуза! Брег тенистыйПокинув, опустись в поток мой чистый,Отдайся чувству и не бойся гневаБогов сердитых, ибо к нам, о дева,Другие боги тут же прилетятИ крыльями закроют, защитят.На вздохи, что роняешь ты так тяжко,Бальзам росы позволь пролить, бедняжка!Не бойся, нимфа: страсти — не обуза.Сама Диана страждет, Аретуза!Так осчастливь! Мы из пещеры соннойВзлетим на небеса, в предел бездонный.Я покажу тебе морской просторИ мой источник, скрытый с давних порВблизи лесов Аркадии счастливой,И мой поток, холодный и бурливый,У мшистых скал. Где зелень всходит бурно,Во тьме, скромней изгнанника-Сатурна,Люблю бродить. На чудных островахВкушаю мёд. О, сколько же в цветахРоится пчёлок, дева, — мириады!Ты лучший мёд отведаешь, наяда!Там летними ночами воскуреньяОкутывали б наши сновиденья…Довольно, впрочем, праздного глагола.Вот-вот угасну под лучами Сола,Умру, проглоченный песком голодным». —«Увы, Алфей, я в горе безысходном:Тут роком неизбежным и холоднымПередо мной стоит сама Диана». —«О, Аретуза! Поздно или рано,Охотница…» — И здесь в мгновенье окаВ долину зла упали два потока.Эндимион прислушался: но внятноПроговорило эхо многократноЛишь имя Аретузы. И у краяОн молвил, глядя в бездну: «Умоляю,Моих скитаний светлая богиня,Надеждой светлой заклинаю ныне:Храни влюбленных от беды-ненастья,Пошли им счастья на равнине счастья!»

Фантастика

Любовные романы

Приключения

Детективы и Триллеры

Деловая литература

Дом и семья

Искусство, Искусствоведение, Дизайн

Компьютеры и Интернет

Литература для детей

Наука, Образование

Прочее

Техника

Справочная литература

Поэзия

Фольклор

Жанр не определён

Военное дело

Зарубежная литература

Знания и навыки

Лёгкое чтение

Родителям

Серьёзное чтение

Проза

Старинное

Религия, духовность, эзотерика

Учебники и пособия

Юмор

Документальная литература

Драматургия

Читаем Эндимион полностью

Эндимион

Похожие книги

Тетралогия. Поэмы «Лилит» // «Вьюга»// «Во славу Осени»//«Елена Прекрасная»

Пушкин

Похищение локона

Витязь в тигровой шкуре

Достоевский

Все жанры

Читаем Эндимион полностью

Эндимион

Похожие книги