- Можно не беспокоиться, что сундуки с ящиками сгниют, а их содержимое намокнет и испортится, - продолжал чародей, - однако поднять их со дна нет никакой возможности. Я пробовал несколько раз, даже построил себе летучий корабль, и всё без толку. Проклятая тварь словно неуязвима! Ты только представь, цЫган, как мне пред государем неудобно. Снарядил он флот супротив чудовища, только ничем хорошим это не обернулось, так и сгинули все моряки в пучине. Сам видишь, цЫган, нужный тебе свиток покоится на дне морском и стережёт его неуязвимый зверь, которого ни магия не берёт, ни обычное оружие.
- Намишто, нанэ шукар, - покачал головой кузнец. - Плохо это, сударь. Что же теперь делать, нэ?
- Не знаю, цЫган, думай. Мне пока ничего на ум не приходит. Но если найдёшь способ, как мои сундуки со дна поднять, тогда и секрет булата у тебя будет.
Опечаленный кузнец покинул терем чародея и какое-то время бродил по городу в состоянии крайней задумчивости. Несколько раз он заглядывал в городские кузницы и портовые таверны, но никто из его собратьев по ремеслу не знал про булат (а если и знал, то помалкивал) и никто из мореходов не был готов выйти в море - одни боялись чудовища, другие уже имели с ним дело и из-за этого лишились своих кораблей. Не нашёл цыган даже захудалой лодчонки, чудовище словно нарочно лишило горожан любой возможности выйти в море.
Хоть и обещал кузнец жене не возвращаться без булата, а всё ж пришлось вернуться ни с чем. Лишь только взглянула на него проницательная женщина, сразу всё поняла.
- Непростую задачку подкинул мне мудрец, - признался цыган и рассказал всё жене.
- Тьфу-тьфу-тьфу! - та три раза сплюнула через левое плечо, осеняя себя и мужа защитными знаками. - Я надеюсь, муженёк, ты не слишком там глазел на полуголых девок?
- Мэрав тэ хав! - в сердцах воскликнул цыган. - Лучше накорми меня с дороги, глупая, нэ! Есть ли мне дело до чужих прелестей, когда я места себе не нахожу? Думаешь, я ради себя заморочился, нэ? Я хочу, чтобы ты и дети были довольны и счастливы, ни в чём не знали нужды, как сыр в масле катались, нэ!
Обрадованная жена накрыла ему на стол.
- Ладно-ладно, дорогой, не сердись. Ты пока ужинай, а я разложу карты и посмотрю, что они скажут.
Села она за гадальный столик на женской половине и разложила карты - раз, и ещё раз, и ещё много-много раз (ведь лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз).
- Яв кэ мэ! - воскликнула она. - Иди скорей сюда, муженёк! Погляди, карты говорят, что твоё чудовище совсем не злое.
- Что за бес вселился в тебя и твои карты, нэ! - цыган бросил ложку и с силой оттолкнул от себя тарелку. - Как это чудовище может не быть злым? Оно ж чудовище, нэ!
- На яв дылыно, на дар, нэ! - рассердилась жена. - Откуда я знаю? Не тупи, муженёк, и не поддавайся страху. Карты никогда не лгут. Раз они говорят, что чудовище не опасно, значит так и есть. Пойди хоть разок на него взгляни - может оно вовсе и не чудовище, может это царевич зачарованный? Или может ему чего-то не хватает, а выразить оно не умеет, вот с горя и бесится. Наберись решимости и попроси, чтобы оно само тебе те сундуки из моря вынесло...
Схватил кузнец жену, крепко обнял и расцеловал.
- Ай да жена у меня, умница! Не жена, а загляденье, нэ!
На следующее утро он снова оседлал коня.
- Бахт тукэ, нэ, - пожелала ему вслед жена. - Удачи тебе, муженёк.
В этот раз цыган не поехал в город, а сразу свернул к морю. На берегу его взору открылись целые залежи всякого хлама - полуразрушенные остатки рыбацких хижин, обломки кораблей, скелеты выбросившихся из воды китов, обрывки сетей, потемневшие куски плавника, дырявые корзины, дохлые чайки, зловонные пучки гниющих водорослей, яичная скорлупа... Как и говорил чародей, с появлением в прибрежных водах свирепого монстра вся рыболовная отрасль как таковая перестала существовать. Кто-то из рыбаков погиб, остальные разбрелись по стране в поисках альтернативного заработка.
Долго бродил цыган по берегу в надежде найти хоть одну уцелевшую лодку, чтобы на ней выйти в море. На море весьма удачно царил штиль. Водная гладь была ровной и спокойной, точно гигантское зеркало, блестевшее и переливавшееся в лучах солнца.
Наконец заметил цыган двоих - старика и старуху, сидевших на потрескавшейся ветхой лавочке рядом с полуобвалившейся землянкой. Обоим было столько лет, что они походили уже не на людей, а на ссохшиеся мумии. Потемневшую от солнца, морской соли и времени кожу стариков избороздили глубокие морщины. Одеты они были в грязное рваньё; оба покуривали трубочки, вперив неподвижный взгляд в морскую даль.
Подошёл к ним цыган, снял шляпу и вежливо поздоровался.
- Ты чего, цЫган, забыл в этом гиблом месте? - полюбопытствовал старик.
- Да ты никак совсем ослеп, старый! - повернулась к нему бабка. - Нешто не видно - лодку он себе ищет. Не махоркой же он тебя угостить пришёл, хочет в пучине буйну голову сложить, как и все, кто тут до него был...
Враз навострил цыган уши.
- А что, бабонька, много до меня людей приходило, нэ?
Бабка затянулась и выпустила клуб вонючего махорочного дыма.