Читаем Движение к цели полностью

— А банки трёхлитровые с золотыми изделиями?

— Нет пока.

— Ну, и зачем? Хотите построить что-то или развалить? Хотите Союз разрушить?

Он молчит, только смотрит на меня.

— Плохая идея.

— Вообще, даже мысли такой не было. А почему плохая?

— Потому что я видел, что из этого вышло. Крупнейшая геополитическая катастрофа двадцатого века, по официальной версии.

— И тебя что, прислали всё исправить?

— Ага, как терминатора. Аста ла виста, бэби. И ещё айл би бэк. Никто меня не присылал. Я не знаю как здесь оказался. Попал под машину, а здесь очнулся, вывернувшись из-под машины. Вот и вся история. Там я подполковник полиции пятидесяти лет отроду, а здесь ученик десятого класса.

— Полиции?

— Да, милицию переименовали в одиннадцатом году.

— В две тысячи одиннадцатом? А почему?

— Да, делать нехер было, вот и прикалывались. Испанский стыд, короче.

— Хм… Ну и как вы там живёте? Видеосвязь создали?

— У каждого ребёнка есть мобильный телефон. Вот такой плоский брусок, — я показываю размер пальцами. — Одна сторона это экран. Это мощный компьютер. Можно звонить, разговаривать, как по обычному телефону откуда угодно. Можно видеть того, с кем разговариваешь. Можно фотографировать, снимать видео, пользоваться картами, заказывать билеты, такси, делать покупки, читать книги, смотреть кино, получать любую информацию из всемирной сети. Дохрена чего можно. Все эти мобильные телефоны делает знаете кто? Для всего мира.

— СССР вряд ли. Америка?

— В Америке его придумали, но делают в Китае. Сейчас вообще всё в Китае делают. Не всё, конечно, но многое.

— А у нас?

— А у нас бабки пилят в основном. Как начали с девяностых, так и пилят. А ещё золотому тельцу поклоняются. Что лучше, кодекс коммуниста или золотой телец?

Платоныч пожимает плечами.

— А я так скажу, кодекс лучше. Он человеку нравственные ориентиры даёт, а для тельца человек корм.

— То есть что, капитализм что ли?

— Ага, капитализм. И далеко не самый лучший. То есть строй поменялся, а простому человеку хорошо не стало. Мягко говоря. И, кстати, вместо Союза сейчас пятнадцать независимых государств. И везде нас не любят, спасибо дедушке Ленину и его национальной политике. Я вот гражданин Российской Федерации. Догадайся, как глава государства называется.

— Не знаю. Как?

— Президент. А парламент — это Дума, как при царе батюшке. Лучше бы кого-нибудь из рода Рюриков на трон посадили, честное слово.

— А ты не американский шпион, случайно? Или, может, провокатор КГБшный?

— КГБ нет, теперь это Федеральная Служба Безопасности. А пиндосов я недолюбливаю.

— Каких ещё пиндосов?

— Так у нас америкосов называют. Уничижительно, ясно дело.

— А как дела с автоматизацией производств и компьютерами? Если такие телефоны, то на производстве везде роботы, наверное? У нас сегодня один математик выступал. Конференция была по повышению эффективности труда, мне тоже пришлось там побывать. Так вот, математик этот из института какого-то там из Академии Наук выступал. Проблем управления, что ли. Интересные мысли задвигал. Березовский. Не знаешь ты такого?

— Борис Абрамович? — распахиваю я глаза.

— Да, вроде Абрамович. Знаешь?

— Да его все знают. Россия всего за несколько лет превратится из мировой сверхдержавы в нищую страну. И это случится безо всякой войны. И везде, где не копнуть, будет Березовский и такие как он. Пойти грохнуть его к херам и не ждать, пока его в Лондоне удавят? Может, в этом моё предназначение?

— Как это возможно? Ничего не хочу сказать, но в это всё очень трудно поверить.

— Ладно, Юрий Платоныч, пойду я. Муторно как-то. С собакой погуляю да почитаю «Таис Афинскую».

— Погоди. Расскажи всё. Всё что будет.

— Неужели всё-таки верите?

— Ты расскажи, а там посмотрим.

Ну я и рассказываю. Про Черненко и Андропова. А потом про Горбачёва, про сухой закон, про перестройку, гласность и кооперативы, про путч и Ельцина, про сожжение партбилетов, про семибанкирщину, про залоговые аукционы, МММ, приватизацию, Чечню, про ранение, про ОПГ, про всё. Про Гайдара и Чубайса и снова про Ельцина. До самого того дня, когда мой Бобик, побежал за кошкой.

Времени на рассказ уходит много. Платоныч ни жив, ни мёртв. Только головой трясёт и, время от времени, закидывает стопочку. А мне и не хочется и противно даже, вот же молодость, что творит.

— Ну что, Юрий Платонович, вы в этом сюжете видите, возможность или угрозу?

— И то, и другое. Интересно, а что я-то сейчас делаю там у вас…

— Наслаждаетесь пенсией где-нибудь на Чунга-Чанге. Места лучше нет. Или в своём домике в Крыму. Крым-то наш, как вы помните.

— Но надо что-то сделать! — говорит он.

— Давайте вас в политбюро пошлём, — усмехаюсь я.

— Я не шучу, нужен какой-то план.

— Да какой план? Разве вы в состоянии сдвинуть корабль истории. Я вот, например со Львом Николаевичем нашим Толстым согласен. Не в силах один человек изменить ход истории. Даже зная сценарии. Вот, допустим, грохну я Березовского, ничего не подозревающего и невинного. Задушу его сегодня шарфиком, не познакомит он Абрамовича с Ельциным. И что? Там таких, как они, думающих в одном ключе, куча была.