Читаем Древо яда (СИ) полностью

Могли бы быть. Леголас морщит нос, понимая, что никогда бы не сумел отказать — они оба понимают это. Что ж, значит выбор сделан, из чего следует, что и думать, и печься о том, мыслями себя терзая, что могло бы быть, нет смысла. Он поразмыслит об этом немногим позже, когда начнутся, — а они непременно начнутся, — проблемы, всех форм и размеров, какие только вообразить можно. А воображения, возможностей и желания у Его Величества всегда было более чем достаточно.

Вновь обречённо вздохнув, он кивает стражникам, веля открывать двери. И с высоко поднятой головой и расправленными плечами, ступает в залу, обыкновенно упрямым взглядом отвечая на цинично-любопытный, отцовский.

— Мой сын.

Леголас вздрагивает. Становится сухо и липко; он облизывает губы, стараясь не замечать, как с тихим шорохом, повинуясь взмаху короля рукой, слуги и стражники покидают залу, оставляя их наедине.

Он считает от десяти назад и прочь — тогда всё обычно и начинается. Король смотрит неотрывно, ногу на ногу по привычке старинной закинув, подбородок рукой подперев и прищурившись — в фальшивом интересе, горько отдающем скукой. Леголас гадает, как переменится на этот раз, когда всё же покинет дворец. Но позволят ли ему уйти на этот раз?

— Владыка.

Он склоняет голову, падают волосы на лицо, даря лживое и мимолетное чувство ограждённости.

— Ты пришёл. Вернулся ли?

Слова змеятся, шипят и льются приторной сладостью верескового мёда, падают и обволакивают его белесым коконом виноградной крови. Губы короля причудливо кривятся в улыбке; Леголас застывает, силясь взор оторвать и сердце, раненой птицей о рёбра бьющееся, утихомирить. Они смотрят друг на друга, но привычно не глядят в глаза — ещё не время.

Скользят и ломаются тени — неверное пламя свечей дрожит, того и норовя потухнуть.

— Вы ведь приказали мне, — Леголас пытается было улыбнуться, но выходит дурно: голос звучит незнакомо и далеко, изменяясь и кривясь, окрашиваясь в тона, давно забытые и блеклые.

— Я лишь попросил, дитя, — становится тошно: отцовское «дитя» звучит ненавистно знакомо и снисходительно, до скрежета зубов.

Король не звал его подобным манером в детстве, найдя для себя это прозвище лишь тысячелетиями позже того, как это перестало быть уместным. Издевка иль насмешка? Леголас на миг прикрывая глаза, заставляя себя потерять в памяти диковинную тень извращённой, яда полной нежности, скользнувшей тенью в голосе отца.

— Выбор был за тобою, и я рад, что ты принял решение исполнить мою маленькую прихоть, — теперь же в королевском голосе серебристо звенит и переливается смех, а во взоре перламутровым жемчугом клубится туман воспоминания, золотом веков поседевшего.

Так и несказанное вслух «верное решение» гулко повисает в воздухе. Леголас сжимает губы, пытаясь всё внимание обратить на ноющую боль в плече, обо всём прочем забывая — так будет лучше.

— Я не смел отказать вам, — тихо говорит он, и тут же, поняв свою оплошность по повадке, из раннего детства сохранившейся, глаза опускает, замирая в ожидании. В мыслях шипит, самого себя проклиная: он не ребёнок давно уж, нет в этом ни смысла, ни чести.

— Не пристало принцу бормотать себе под нос, Леголас, — улыбка на лице короля уродливо ломается, становясь лишь слаще и ярче, но едва ли — искренне. Застывает на нём та самая восковая маска, безупречная в своем морозном бесстрастии, что обычно скрывала раздражение. — И я хотел бы, чтобы ты смотрел на меня, когда я обращаюсь к тебе, сын мой.

— Да, владыка.

Леголас давит в зародыше хриплый вздох, уже готовый столь опрометчиво сорваться с губ, и, тяжело сглотнув, поднимает взгляд, глядя теперь куда-то на короля и сквозь него.

В мыслях он уже досчитал до трех, боясь и предвкушая.

— Я скучал, мой сын, — нараспев тянет король, пристально смотря на него. На губах его вновь вьётся хрупкая улыбка, но глаза по-прежнему холодны и равнодушны — что-то в мире этом всегда остаётся неизменным. — Во дворце без тебя чересчур тихо да покойно.

Леголас неловко улыбается. Два.

— О, тебе не догадаться, отчего было отправлено то письмо, в котором я звал тебя.

— Неужто?

— В тот день меня посетила мысль, что мир без тебя будет до безобразия уныл и пресен, сын мой…

«Раз», — Леголас, забывшись, кусает губы. Король цепляется за это его движение взором, полным жадного голода. — Сейчас.

— …И я желал бы разделить с тобою всю отмеренную нам, волею Эру, вечность, не разлучаясь более на срок столь долгий.

«Вот оно», — падая, оглушает мысль, а кровь и смерти смрадный запах переплетается перед глазами и в памяти.

Король тихо смеётся, жестоко сверкнув глазами; Леголас отступает на шаг, прикусывая язык и не позволяя заветным и обычным словам громыхнуть в комнате.

Взгляд сам собою скользит и обрушивается на тонкую шею короля, мысли устремляются ужасно далеко, столь услужливо напоминая ему о тёмной, липкой ночи, отосланных прочь слугах и кинжале, спрятанном в сапоге. Его слова, давно ставшие для них обоих некой чудной семейной традицией, его «я ненавижу вас» так и не произносится.