Молча прошла она в угол, села на диван и… закурила папиросу. Это была она и не она.
Потухли глаза, запали виски, дрожат руки, зажигающие спичку.
Кажется, даже волосы потускнели.
— Асенька, дорогая, — обратился к ней Герман, — выручайте. Этот бездарный осел не может нам ни напеть, ни подобрать вальс из «Леса»…
Ася слышала, что к ней обращаются, но, видимо, не понимала ни слова.
Она смотрела на Павла, морщила брови, стараясь вникнуть в смысл его речи.
Наконец поняла и покачала головой.
— Ну, пожалуйста, ну, чуть-чуть, совсем тихонько…
Ася прикрыла рукой глаза и тихо запела. Аккомпаниатор, которого в Киеве все звали Митей, подсел к пианино и, прислушиваясь к ее голосу, едва прикасаясь к клавишам, стал подбирать мелодию.
Так продолжалось несколько мгновений, и вдруг…
Вдруг из-под Митиных пальцев полился вальс… Как сумел он понять, почувствовать очарование той народной мелодии и как смог так мгновенно уловить ее!
Внешность Мити еще с нежного, школьного возраста и на протяжении всей жизни давала его друзьям благодарный материал для карикатур.
Толстые щечки, две черные-пречерные маслины вместо глаз, поднятые дыбом волосы, состоящие из тугих, сине-черных пружин.
Природа в этом случае сама оказалась талантливым карикатуристом. Сейчас маслины сияли, черные пружины дрожали, Митя подскакивал на стуле, смотрел на нас и излучал счастье.
Все собрались вокруг фортепиано.
Все, кроме Аси. Она все так же сидела в углу, все так же закрывала рукой глаза… а из-под ладони бежали по лицу струйки слез.
Я подошел и положил ей в руку носовой платок — благо, на сей раз он у меня был.
А Митя все играл и играл, торжествующе оглядывая окружающих, как бы приглашая разделить с ним радость.
Заметив Германа, не переставая играть, спросил:
— Ну, Павел, слова? Можешь сочинить слова?
Павел ушел в соседнюю комнату и закрылся там.
Хозяйка разносила чай.
Ася успокоилась, пила чай, односложно отвечала на вопросы, но оставалась все такой же погасшей.
Вернулся Павел. Митя сел за пианино. Герман стал рядом и, глядя в бумажку, стал читать глухим своим голосом текст. Он даже и не пытался петь, а только проговаривал слова.
А Митя играл медленно, медленно…
— Ася, Асенька, пожалуйста, — просили все.
И, взяв у Германа бумажку, Ася спела песню.
Вальс был так хорош, полон такого очарования, что невзыскательный текст даже не покоробил нас.
Это был текст знаменитых «Кирпичиков».
Вальс — по просьбе Германа — впоследствии аранжировал композитор Валентин Кручинин. Колдовское «чуть-чуть» талантливого композитора сделало вальс еще прелестнее, еще очаровательнее.
«Кирпичики» запели, пошла песня гулять по России. Не было тогда города, не было деревни, где их не пели бы.
Не бог весть какие слова, а вот понравились, запелись…
А Ася… Через несколько дней после того вечера мы узнали, что Ася исчезла. Она не возвратилась домой, и никогда никто ничего больше не узнал о ее судьбе.
В старом домике, на глухой улочке Соломенки горевала мать. Заходили утешать ее свои, соломенские, и мы, пришлые. А какие могли быть утешения…
Ушла, не вернулась, исчезла. Никакой записки, никакого объяснения, ничего.
Что случилось там, в Москве, что сталось с Асей — никогда, ничего, никто так и не узнал…
А теперь, дорогой читатель, я хочу поблагодарить вас за терпение, если вы дочитали мою книгу до конца.
Не желая вас запугивать, хочу все же сказать, что она является только первой из числа тех, что я пишу.
Все они служат одной цели — оплатить долги, рассказать о людях, которых мне посчастливилось встретить, о событиях, свидетелем которых я стал.
До свидания, читатель, до следующей встречи.