Читаем Доктор Серван полностью

Этот человек и на минуту не допускал мысли о том, что можно питать чувства к женщине, руки которой загрубели от работы. Но со временем отвращение сменилось безграничным уважением к этому классу. В девушке, трудившейся ради пропитания своего отца, в матери, работавшей ради своего ребенка, доктор Серван никогда не замечал женщин, как бы прекрасны они ни были. Их красота казалась ему великолепным дополнением другой, нравственной красоты, — скромной рамкой, обрамлявшей святую картину. Он никогда не полюбил бы этих особ, но не потому, что они одевались в простые платья, и не потому, что руки их были грубы, а потому, что, как ему казалось, сама их простота служит ангелом-хранителем этим бедным существам, которые могут надеяться найти счастье только в кругу семьи и в чистоте нравов.

Так протекала его жизнь, становясь все спокойнее с каждым днем. Доктор проводил ее в благодеяниях и трудах, способствовавших приумножению его познаний. Мало-помалу он начинал находить удовольствие в этом совершенном уединении, которое делил с одним только лакеем. Ивариус действительно очень изменился. За двадцать лет, в течение которых лакей каждое утро и каждый вечер запирался в своей комнате с книгами, он превратился в образованного человека. Доктор Серван всеми силами поощрял эти занятия, желая увидеть их результат. Наконец, доктору стало вполне достаточно общества Ивариуса, на которого он вскоре перестал смотреть как на лакея. Сначала хозяин видел в слуге своего ученика, потом товарища, а затем и друга. Несмотря на это, Ивариус хотел продолжать служить доктору точно так же, как он обещал служить ему, когда в первый раз явился в его дом бедняком и невеждой.

— Я выучился, — говорил он, — но эту выгоду я получил благодаря своему месту. Вместо того чтобы откладывать для себя деньги, я накапливал знания. Я всем обязан вам, и хотя мне и нравится то, что вы обращаетесь со мной как с другом, но я готов принять вашу дружбу только с одним условием. Я хочу, как и прежде, исполнять все те обязанности, для исполнения которых вы меня наняли, и желаю, чтобы вы, как и прежде, делали мне выговор за всякое упущение.

Ивариус всегда вставал очень рано и принимался за уборку комнат. Он чистил платье своего господина, подавал ему завтрак, который обычно вместе с ним и разделял. После этого они вместе выходили из дома, по большей части для того, чтобы навестить больных, доверявших Ивариусу ничуть не меньше, чем его господину. Лакей обычно возвращался домой первым, чтобы приготовить обед. Вечера они нередко проводили за хорошей бутылкой вина и игрой в карты или шахматы. Расходились они довольно рано, и тогда Ивариус удалялся в свою комнату, куда его господин позволил перенести множество книг. К ним лакей присовокупил фолианты, купленные им самим на заработанные или подаренные ему доктором Серваном деньги — в честь какого-нибудь праздника или в благодарность за помощь в лечении больных. Со временем стены комнаты совсем скрылись за книгами, манускриптами, чучелами птиц и химическими препаратами. Оставшись один, Ивариус садился в большое вольтеровское кресло, обтянутое желтой кожей, зажигал лампу, снимал платье, чтобы его понапрасну не изнашивать, и открывал какое-нибудь сочинение. Облокотившись одной рукой на стол, другой он перелистывал страницы книги и часто оставался в таком положении до двух или трех часов утра, и порой случалось, что лампа его бледнела при свете солнца, лучи которого начинали весело играть на черных буквах внушительного фолианта.

Перемены не обошли стороной и самого доктора. Он был уже не молод, и хотя рамка все еще прекрасно выглядела, сама картина изрядно состарилась; но, несмотря на это, наш доктор оставался милым и добрым старичком. В отличие от большинства ученых, которые, занимаясь науками, забыли о самых необходимых жизненных потребностях, и, казалось, погрязли в пыли своих книг, доктор Серван не переставал следить за собой. Избранный род деятельности в определенном смысле обязывал его поддерживать опрятный внешний вид. Больному и так довольно неприятно видеть перед собой старого доктора, а тем более, если этот доктор неаккуратен или плохо одет. Но доктор Серван олицетворял собой образ этакого подтянутого старичка. Он был небольшого роста, старость не лишила гибкости его члены. Ноги его были такой прекрасной формы, что сделали бы честь даже придворному аббату, и хотя обычно доктор носил бумажные чулки, бывали дни, когда он не мог устоять перед желанием заменить их на шелковые чулки с узором.