Читаем Большие дела полностью

— Самостоятельный, — улыбается мама и качает головой. — А стираешь ты как?

— Так у нас машинка автоматическая, «Волга». От неё, правда, пробки вышибает иногда, но это дело поправимое.

— Андрюх, а если бы дядя Юра на длительное время тебя оставлял одного? Ты как, справился бы? На месяц, скажем, или на два? Ну, мы бы тебе помогали, естественно.

— Справился бы, — кивает он, — это по-любому лучше, чем всё бросать и в Москву переезжать. Хотя съездить посмотреть, что это за Москва такая, можно, конечно. Юлька была, говорит, понравилось.

Утром мы едем на дачу к Трыне и Платонычу. Платоныч из столицы ещё не вернулся, и Андрюха везёт нас на правах хозяина. Он хваткий и основательный, как человек изрядно намыкавшийся за свой короткий век и теперь получивший вдруг человеческое добро и любовь.

Он это ценит, я вижу и невооружённым глазом. И не просто ценит, а будет сражаться, если придётся, за свою новую семью и обретённые ценности до конца. Ценности не материальные, а духовные. А ещё он сейчас влюблённый малый в конфетно-букетном периоде.

Сегодня мороз отступил, но, всё равно, температура ниже нуля. Небо серое, и время от времени начинает идти мелкий снежок, собирающийся и бьющийся на холодном асфальте робкой позёмкой.

Вид с участка действительно открывается очень красивый. Пока Андрей с папой разжигают печь и камин, я с мамой и Наташкой любуюсь ещё не замёрзшей рекой, медленно текущей внизу и деревней Смолино, расположенной на том берегу и будто лежащей у нас на ладони.

Дом у Платоныча небольшой, но добротный, сложенный из бруса. На участке растёт несколько садовых деревьев, стоит бревенчатая банька и просторная беседка с видом на реку.

Когда истопники выходят из дома мы все вместе идём гулять по лесу. Кругом сосны, народу никого. Одинокие домики, уже впавшие в зимнюю спячку, высокие деревья и небольшие лужайки.

— Может, нам тоже дачу завести? — говорит мама. — У нас участки будут раздавать скоро. Я что-то не записалась, а сейчас подумала, может и нам надо?

— Конечно, надо, — утверждаю я.

— А в каком месте? — уточняет отец.

— А вот, мы проезжали сегодня, за химкомбинатовским пионерлагерем направо.

— Это за «Орлёнком» что ли? Как из города ехать, то справа?

— Ну, да, в сторону к реке. Там аж по десять соток сказали нарезать будут, но нам столько не надо, правда?

— Как не надо? — удивляюсь я. — Ещё как надо. Десять — это минимум. Бери, мам, а если сможешь, то и два бери.

Все смеются моей жадности. Ну и зря, место хорошее, со временем будет дорого стоить. Мы бредём по лесу. Приятно побыть с семьёй и просто ничего не делать. Родители чуть отстают, а мы вяло шагаем впереди.

— Ну что, — обращается ко мне Трыня, — дозвонился Ирине?

— Какой Ирине? — без задней мысли спрашивает Наташка.

Кхе-кхе… Вот же засранец, главное, смотрит таким чистым и невинным взглядом. Это что? Типа предупреждение? Ромео, ёлки, влюблённый.

— Дозвонился да, — говорю я, как ни в чём не бывало. — И встречался даже, когда она из Москвы приезжала. Всё решили в нашу пользу. Благодаря тебе, сто процентов.

— Ирина, — отвечает Трыня Наташке, — это из горкома комсомола девушка. Меня Егор ей просил букет цветов купить.

Паразит, ты Трыня. Наташку-то я цветами не особенно балую. Пару раз всего покупал, а зря, надо бы повнимательней быть. Она смотрит доверчиво и открыто и у неё ни один мускул не дёргается, но я замечаю. Я-то её знаю, поэтому не могу не заметить быструю и почти прозрачную маленькую тень, мелькающую на её лице.

— Это по Скачковским делам, — поясняю я ей.

— Красивая? — как бы безразлично спрашивает она и я, хоть и злюсь на Андрюху, не могу сдержать улыбку.

В своём репертуаре. Обещала она мне не ревновать, да?

Наташка берёт меня под руку и кладёт голову мне на плечо. Я незаметно для неё показываю кулак Трыне, а он изображает праведно-пионерский горящий взгляд, мол, что я такого сделал? И ты же сам говорил, что это чисто по работе.

А в глубине этого взгляда читается предупреждение. Будешь за бабами бегать, расскажу Наташке. Блюститель нравственности. Детский сад, в общем.

— Да, она старая, — говорит Трыня, взмахивая рукой.

— Ага, песок сыплется, — добавляю я, глядя на него и качаю головой.

Змей.

День проходит в счастливом ничегонеделаньи, а утром я еду на работу. На проходной сталкиваюсь со Снежинским.

— С праздником, Эдуард Фридрикович, — улыбаюсь я. — Как отметили.

— Скромно, — кисло улыбается он. — По мере собственных достижений, а они у нас более, чем скромные.

— Тосковали, небось, по утраченной коллекции шедевров мировой фотографии?

Он поджимает губы и ничего не отвечает.