Читаем Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров полностью

очерки, посвященные краю, пещере и камню и т. д. Меня интересует вот

что: ты поэт, ты историк, ты философ, как эти три разных рода занятия

чередуются  или  совмещаются,  или  наслаиваются?  Мне  это  интересно

самому,  потому  что  я  тоже  занимаюсь  стихотворчеством  и  занимаюсь

нау кой.

М. Н.: Что касается ответа на твой вопрос, то, что я говорила про

Толстого, про абстрактное чувство, это все туда входит. Мы только с то-

бой договорились до того, что Виктор Некрасов пишет своим мощным за-

пасом, потому что он человек более длящийся, человек более длительно

расположенный во времени. Обрати внимание вот на что: очень мощный

человек, очень сложный человек В. Астафьев в конце жизни полностью

обиделся на жизнь и умер со словами:  «Я пришел в этот мир добрый, 

родной и любил его безмерно. Ухожу из мира чужого, злобного, пороч-

ного. Мне нечего сказать вам на прощанье» 1 . Виктор Некрасов никогда

1 Слова из завещания В. П. Астафьева.

13

не обидится на жизнь. Он никогда не был диссидентом, никогда! И даже

когда его отсюда выслали, никаких обид и никаких претензий он никогда

не имел к своему отечеству. Этого просто не могло быть. И мне очень по-

нравилась одна подробность. Когда в 90-е годы начался разговор о том,

что всех диссидентов надо возвращать, В. Максимов заявил о том, что

они ждали извинений от правительства или даже не знаю, от кого. Вик-

тор Конецкий ответил на это: «Да какие извинения, о чем вы говорите!

Некрасов бы приехал в первые полчаса». И вот эту разницу между одним

замечательным явлением и другим… Ну, кто спорит, что это мощное яв-

ление?

Ю. К.: Вот ты поэт. Я считаю, что ты прежде всего поэт и в книгах

своих прозаических, философских, и в других работах, в статьях и так

далее. Как у тебя произошел этот переход, скажем, от поэзии к прозе, от

прозы художественной к прозе научной?

М. Н.: Нет, научной прозы я не пишу. Это не мое. Я никогда не хо-

тела работать в науке. Это не мое пространство, и мне там делать совер-

шенно нечего.

Ю. К.: Почему  ты  в  стихах  не  написала  «Камень.  Пещера.  Гора»?

У тебя ведь нет этого в стихах.

М. Н.: Об этом нельзя писать в стихах.

Ю. К.: Почему?

М. Н.: Ну ты же сам понимаешь, что поэзия не занимается тем, что

передает информацию.

Ю. К.: Ты ведь не передаешь никакой информации…

М. Н.: О чем-то я все-таки там говорю. У меня даже есть один вы-

сокоумный товарищ, который мне говорит, чтобы я не становилась экс-

курсоводом. Что касается поэзии, давай сразу вспомним Мандельштама

и Блока. Она начинается там, где все эти геологические слои, подвижки,

все эти невероятные движения, вибрации от которых доходят сюда, и мы

их здесь ловим. Это действительно, наверно, так. Я уже много раз гово-

рила, потому что это меня ужасно удивило. Павлова Вера сказала, что

писать стихи можно только о том, о чем стыдно говорить вслух. Это со-

вершенно ужасно и какое-то такое очень вульгарное…

Ю. К.: Она просто мэйнстримщица.

М. Н.: Или, может быть, провокационное, для того чтобы привлечь

к себе внимание. Поэзия занимается как раз улавливанием этих самых

вибраций, которые, может быть, через какое-то время можно будет опи-

сать и в прозе. Но, допустим, когда Блок начинает нам петь о том, что

14

« Над бездонным провалом в вечность, / Задыхаясь, летит рысак» 2 – ведь

это же страх! – и сейчас все это наше прекрасное, цветущее отечество

ухнет туда и будет тонуть в крови. Прямо так вот можно одно за другим

стихотворение читать – и слышно, что это движение усиливается, и мы

приближаемся к этому краю, и при всем при том просвечивает еще рай,

где  «Свирель запела на мосту / И яблони в цвету» 3 .  Это всем дано видеть,

и тем не менее мы летим в бездну. Обрати внимание, жутко интересная

вещь: он не дописал «Возмездие», потому что об этом говорить уже было

не надо. Это уже случилось. Это уже случилось. Все.

Ю. К.: Майя, а кто у тебя самые родные поэты? Из русских только.

М. Н.: Ну, их, естественно, несколько. Мне было 4 года, когда меня

потряс М. Лермонтов. Я до сих пор люблю его так же. Я перед этим чита-

ла Пушкина и так далее…

Ю. К: Сама читала?

М. Н.: Сама читала. Да у меня и Маша читает с 3 лет. Я даже пре-

красно помню, где я его прочитала: у нас был такой двухэтажный сарай,

с галерейками, чрезвычайно романтическое, приятное место. Что меня

поразило в Лермонтове: не эта роскошная красота в говорении Демона,

где  действительно  красиво,  где  все  эти  роскошные  камни  и  так  далее,

а то, где он ведет разговор о событии, меня совершенно поразила фраза:

« На трупы всадников порой верблюды с ужасом глядели…»4. И вот эти

верблюды… Я стояла, я ходила, я не знаю, что было со мной. Что я по-

няла: ну солдаты, караван идет… Но ощущение ужаса, того, что смерть –