Читаем Всемирный следопыт, 1928 № 02 полностью

Когда вешали декабристов, трое уже полузадушенных революционеров сорвались и упали на помост. По сообщениям очевидцев, Рилеев успел воскликнуть: «Какое несчастье!»… Его подхватили, завязали опять голову сползшим мешком и вторично затянули петлю. Несмотря на иезуитское обещание Николая «не проливать крови» — кровь пролилась: Рылеев сильно разбился при падении…

С тех пор техника казни в буржуазных государствах шагнула далеко вперед. В трогательных заботах об. удобствах» осужденного американские святоши снабжают его не только монахом и врачом, но еще и креслом, на котором, как уверяют эти ханжи, можно умереть «довольно приятно и безболезненно» (сожжение заживо — без дыма и огня!). Далеко ушла техника за сто лет!

Электрическое кресло, вот — высшее достижение мрачного гения капиталистической культуры… Мы все помним о Сакко и Ванцетти, помним, что их страдания длились долгие годы, а агония — не секунды, как утверждают услужливые спецы дяди Сэма, а долгие, мучительные минуты.

Электрическое кресло — подлейший маскарад, где под лживой личиной «гуманности» скрыта хищная сущность зверя, забавляющегося с жертвой, прежде чем прикончить ее. Но не только забавляющегося: кресло символизирует тот факт, что в руках капитала — всемогущая техника, что буржуазное правосудие одним нажимом кнопки способно уничтожать своих классовых врагов: кресло должно устрашать, и достигает этого вернее, чем петля и гильотина…

Автор печатаемого нами — необычайного по силе — рассказа не коснулся этой, самой существенной стороны вопроса. Но он хорошо показал, что кресло дяди Сама — страшное и гнусное орудие. Автор пытается вступить в борьбу с ним при помощи… увы! — лишь фантазии…

И если за рубежом СССР этот рассказ способен «взволновать общество», пробудить к борьбе одних, напугать других, — то наш читатель, прочтя «Остров казненных», скажет: «Не то делает Сарра Ушерс: надо не с креслом бороться, а с теми, кто его поставил…».

Автомобиль похоронного бюро «Pieta» бешеным темпом мчал свой жуткий груз по темному шоссе, тянувшемуся вдоль берега Гудзона от Оссининга до Территоун. Ветер вздымал клубы пыли. Вдали изредка вспыхивали молнии. Со стороны Джерсея стремительно приближалась гроза.

Внезапно ветер стих. На противоположном берегу широкой реки в окнах погасли огоньки.

Ярко освещенный пароход «Гопатконг» плыл вверх по течению, в сторону Кингстона, в штате Нью-Йорк. С палубы доносились стонущие звуки банжо[1]). Музыка сопровождалась заунывным пением негров.

Шофер похоронного автомобиля ускорил ход машины. Он хотел прибыть в Территоун до начала грозы. Его спутник крепко спал, отрывисто всхрапывая.

В воздухе пронесся резкий свист и завывание ветра — предвестники несущейся с гор грозы.