Читаем Всемирный следопыт, 1927 № 01 полностью

— Ну-с. — сказал он со свойственной ему бесцеремонностью, — как делишки? Лучше, а? — И он несколько раз повторил свой дурацкий вопрос, не получая на него ответа.

Незнакомец был, повидимому, удивлен этим странным тоном. Он сравнивал изящную одежду Гаэтана с его грубым обращением и, наконец, соблаговолил знаками ответить, что ему лучше.

«Отлично, — подумал я, — он понимает французский язык; наверное, земляк».

— Вам, однако, повезло, дружище, — продолжал Гаэтан. — А без нас, знаете, вам пришлось бы плохо. Да что вы, спите, что ли? Или рот у вас склеен? Отчего вы ничего не отвечаете?

— Вам где-нибудь больно? — спросил я, оттесняя своего друга от незнакомца, скорее, для того, чтобы избавить его от докучливых приставаний, чем для того, чтобы осведомиться о его здоровьи.

Но спасенный отрицательно покачал головой и продолжал думать. Мои опасения увеличились, и я обменялся с Гаэтаном тревожным взглядом.

— Не хотите ли пить? — спросил я.

Тогда, указывая на меня пальцем, спасенный спросил с каким-то неопределенным акцентом:

— Врач?

— Нет, — весело ответил я, — о, нет.

А так как взгляд его оставался вопросительным, я добавил:

— Романист. Писатель… вы понимаете? — И я следил за выражением лица нашего гостя.

Он довольно приветливо кивнул мне, и потом, мотнув головой, бесцеремонно указал на Гаэтана.

— Я? Я ничего не делаю, — ответил тот со своим дурацким смешком и прибавил, употребляя прозвища, которые я давал ему:

— Бездельник, лентяй, бродяга — вы понимаете?

Я следил за выражением лица нашего гостя и поспешил вмешаться:

— Это — хозяин судна, — сказал я. — Вы у барона Гаэтана Парадоль, который заметил вас в воде. А я — Жеральд Синклер, спутник его в этом плавании.

Но вместо того, чтобы представиться в свою очередь, как я этого ожидал, наш гость проговорил, с трудом подбирая слова:

— Не будете ли добры рассказать мне, что произошло. Я совершенно потерял память в какой-то момент моего несчастья.

На этот раз я прекрасно понял его акцент: это был английский.

— Очень просто, — вмешался опять Гаэтан. — Спустили шлюпку на воду, и матросы вас вытащили.

— А до этого? Что было до этого?

— До чего? До взрыва, может быть? — усмехнулся мой приятель.

Незнакомец выразил на своем лице удивление.

— Какого взрыва?

Я предчувствовал, что Гаэтан сейчас опять рассердится, и решил ответить сам.

— Дорогой мой, — сказал я ему тихо, — разрешите мне переговорить с этим человеком. Он, очевидно, находится в состоянии потери памяти, часто происходящем вследствие сильных потрясений. Он, вероятно, ничего не помнит. Отойдите и ведите себя спокойно.

И, обращаясь к человеку, потерявшему память, я сказал:

— Я сейчас об’ясню вам все, что относится в вашему приключению. Это заставит вас, быть может, вспомнить все остальное.

Он обхватил руками согнутые колени, положил на них подбородок и стал ждать моего рассказа. Я продолжал:

— Вы находитесь на паровой яхте «Океанида», принадлежащей Гаэтану Парадоль. Капитан ее — Дюваль. Порт — Гавр. Вы здесь в безопасности. Это — прекрасное судно, длиной 90 метров, вместимостью в 2.184 тонны, со скоростью в 15 узлов и машиной в 5.000 лошадиных сил. Кроме экипажа и команды его, которых, в общем, 95 человек, нас было на судне только двое — хозяин и я. Мы возвращаемся из Гаванны, куда мой друг ездил для того, чтобы лично выбрать и закупить на месте сигар…

Я ожидал, что это сообщение вызовет у нашего гостя сильное удивление. Но он не обратил и внимания на эту мелкую подробность.

— Наше возвращение, — продолжал я, — протекало в благополучном однообразии, пока, три дня тому назад, не испортилось что-то в машинах. Пришлось остановить их. Сегодня 21 августа, следовательно, это случилось 18-го. Механики сейчас же занялись исправлением сломанного шатуна, и капитан решил воспользоваться остановкой, чтобы укрепить руль судна. Мы находились под 40° северной широты и 37°23′ 15» западной долготы, недалеко от Азорских островов, в 1.290 милях от португальских берегов и в 1.787 — от американских. Мы двинулись в путь только сегодня утром на заре.

«18 августа воздух был тих и ясен, море спокойно. Ветра — никакого. «Океанида», предоставленная произволу стихий, стояла совершенно неподвижно. В этом не было решительно ничего веселого. Но капитан уверил нас, что работы будут вестись самым быстрым порядком, и мы, отнеслись к своему несчастию с терпением. Было очень жарко, поэтому мы решили перевернуть весь обычный порядок и спать днем, а ночи проводить бодрствуя на палубе. Завтрак нам подавали в 8 ч. вечера, а обед в 4 часа утра.

«Третьего дня, в пятницу 19-го, между этими двумя ночными трапезами, мы прохаживались по палубе, куря сигары при свете луны. Небо было все усеяно созвездиями. То-и-дело мы замечали падающие звезды, оставлявшие после себя яркий след. Я, не отрывая глаз, смотрел на этот дождь метеоров. Все было тихо кругом, и тишина увеличивала торжественную картину ночи. Все спали. В тишине слышались только мягкие звуки наших резиновых подошв.