Читаем Возможная жизнь полностью

Достав из чемодана единственный костюм и запасную твидовую куртку, Джеффри решил прогуляться по территории. Под дубом, росшим рядом с крикетным полем, он наткнулся на деревянную скамью с табличкой «Дж. Д. Фармингтон, 1895–1915». «Сражение при Лосе, – подумал он. – Может быть, угрюмость капитана Литтла и его незрячий глаз как-то связаны с войной?» Отец Джеффри воевал во Франции пехотинцем, но о войне ничего не рассказывал, разве что бормотал про газы, заходясь в приступе кашля, да пренебрежительно высказывался о немецких собаках жены.

Джеффри взглянул направо, где площадка вплотную подходила к деревянному павильону. И представил себе, как открывающие игру бэтсмены выходят, нервничая, в центр поля, чтобы попасть под обстрел первых боулеров «Бирвуд-Холла». Всего несколько недель назад и сам он выходил вот так сырым гилфордским утром навстречу Альфу Гоуверу и его зятю Эдди Уотсу из Суррея – и взял всего двенадцать мячей, да еще и получил болезненный удар в предплечье. Джеффри не знал, хватит ли его знаний о регби и крикете, чтобы стать хорошим тренером, но настроить дюжину мальчишек на борьбу вряд ли так уж трудно.

Маленькое футбольное поле окаймляли деревья. В их кронах возились дикие голуби и шумные дрозды. Поколение за поколением приходят и уходят в подобные места, думал Джеффри; в распахнутые парадные двери, обитые железом, с крепкими железными засовами, вбегают мальчишки, и каждый думает, что только с ним приключилась такая беда – он разлучен с матерью и домом и угодил под власть непонятных правил, – и каждый надеется, что скоро все это неприятное как-нибудь пройдет. Ребенок и вообразить не может, что его переживания вовсе не уникальны и что со временем они выродятся в нечто и вовсе безличное – так же, как его слезы, испарившись, станут частью облаков. Джеффри любил поэзию и втайне мечтал научиться писать стихи в духе Руперта Брука, однако плодов своих студенческих усилий никому не показывал, даже друзьям по собиравшемуся раз в неделю читательскому клубу «Марвелл».

Когда он направился обратно к школе, чтобы выпить чаю, задул легкий ветерок; Джеффри шел к террасе по кривой, нелепо вымощенной дорожке и думал о том, что вот сейчас ему предстоит знакомство с опытными представителями его новой профессии. Толкнув высокие дубовые двери столовой, он увидел длинный стол, часть которого покрывала скатерть в красную клетку. В столовой никого не было; Джеффри вошел и уселся в блеклое кресло. Из распахнутых дверей кухни появилась всклокоченная женщина в синем комбинезоне. Она принесла тарелку и молча поставила перед Джеффри: две разогретые сардинки на половинке ломтика поджаренного хлеба. Затем взяла со стола чайник и налила полную чашку красновато-коричневого чая. Джеффри, успев проголодаться, пока ехал из Гемпшира, быстро расправился с сардинами и задумался, хватит ли их ему до конца дня. Он уже собрался покинуть столовую, когда двери распахнулась снова и вошел лысый мужчина в твидовом костюме и коричневых брогах на толстой резиновой подошве.

Вошедший протянул руку и представился:

– Джеральд Бакстер. Классическая литература и крикет в младших классах.

Женщина принесла сардины и ему.

– Спасибо, Элси, – сказал Бакстер. А когда она удалилась на кухню, сообщил, понизив голос: – Их тут в сумасшедшем доме набирают. Вы, наверное, видели его, когда ехали с вокзала. Старый местный приют для умалишенных. Они вполне безобидны. Если не считать одной – влюбилась в нашего математика и попыталась проткнуть его церемониальной шпагой, что висит у нас над камином. Но это еще до меня было. В паб заглянуть не желаете?

– А это разрешено?

Бакстер улыбнулся. Зубы у него были желтые, а один клык оказался жутковато-черным.

– Старушка Литтл вас уже предостерегла? Нет, это вполне в порядке вещей. Просто не надо соваться в «Зайца и гончих», чтобы не напороться на Долговязого Джона. Он с нижними чинами не бражничает.

– Долговязый Джон?

– Наш директор. Прозван в честь Долговязого Джона Сильвера.

И Бакстер прикрыл ладонью глаз, изобразив пирата.

«Герб Уитби» находился в пятнадцати минутах ходьбы вниз по склону. Ресторанный зал оказался большой безликой комнатой с несколькими раскрашенными фотографиями старых автомобилей на стенах и маленьким угольным камином; по другую сторону раздаточной виднелся бар, в котором мужчины в кепках пили темное пиво без пены. Джеффри понял, почему мистер Литтл предпочитал «Зайца и гончих» с окнами, застекленными донышками бутылок, и разноцветными фонариками.

– Раньше преподавали где-нибудь?

– Нет, это моя первая работа.

– Жить тут можно. Особенно человеку с деньгами.

– У меня их, к сожалению, нет.

– И у меня тоже, – сказал Бакстер. – Дам вам совет. Не пытайтесь стать заведующим отделением или кем-нибудь в этом роде. Иначе вся ваша жизнь сведется к расписаниям и совещаниям. Оставайтесь рядовым пехотинцем. Преподавайте нашим маленьким паршивцам и смывайтесь сразу, как прозвенит звонок. Так уж и быть, выпью еще полпинты.