Читаем Вот брат твой!.. полностью

Медведица торопилась. Летом, в июльские жары, охваченная острым и властным желанием, она подпустила к себе большого, лохматого медведя и теперь, чувствуя, как под сердцем трепещет зарождающаяся новая жизнь, готовилась лечь. Она исходила весь лес и наконец нашла в густых ельниках глубокую яму. Место было глухое, крепкое, к тому же за ветром, и медведица принялась устраивать берлогу. Завалила яму сверху хворостом, а на дне настелила постель из мягкого мха. Только-только управилась, как из низких туч посыпал снег. Но и тогда медведица легла не сразу, а долго путала и прятала следы — петляла, прыгала в стороны, ходила одним следом туда и сюда. И лишь после этого легла — головой к лазу, чтобы вовремя выскочить, если будет нужда. А когда снег повалил вовсю и ударили морозы, медведица заткнула лаз мхом и стала спать. Вьюги кружили над берлогой, наметали над ней сугробы, и медведица лежала под ними, сквозь сон слыша все, что происходило в лесу, готовая подняться при первом же испуге. И только то, что делалось под самым боком, ее не тревожило. Лесные мыши пробирались в берлогу и выстригали у спящей шерсть для своих гнезд, но медведица как бы и не чувствовала этого. Ей было тепло и покойно.

В этом тепле и покое, когда над головой трескались от январской стужи деревья, и родился медвежонок. Маленький, чуть побольше недельного собачьего щенка, слепой и с редкой шерсткой, он тотчас заскулил и задрожал от холода, но медведица, прикрыв малыша лапами, стала дышать на него, а потом подсунула к груди, и медвежонок, найдя материнский сосок, зачмокал и успокоился.

Медведица лежала, грела и кормила медвежонка и не знала, что срок ее жизни уже отмерен, что в то самое время, когда она лежит здесь, за тридевять земель от нее, в большом городе, в просторной многокомнатной квартире, собрались люди, чтобы за вкусной едой и вином решить ее участь.

Этих людей было четверо. Они занимали ответственные посты и числились в городе на хорошем счету, и мы не беремся опровергать это общественное мнение, поскольку не знаем в точности биографий участников той «вечери», зато знаем их привязанности и увлечения, из коих главным была охота. Об этом говорил уже вид квартиры, где на каждой стене висели звериные шкуры, ружья и оленьи рога, а по углам стояли на специальных подставках чучела разных птиц.

И все же эти люди не были охотниками. Они никогда в жизни не выслеживали зверя, не распутывали его следы, не снимали с добычи шкуру. Это всегда делали за них другие, потому что их положение давало им возможность использовать на черной работе зависимых от них людей. А они только стреляли. И хотя звери на них выгонялись, подсовывались, как говорится, под нос и они стреляли из-под защиты, без риска, результаты многочисленных охот были настолько впечатляющими, что породили в них мысль, будто они и в самом деле охотники. Со временем эта мысль окрепла, превратилась в уверенность, и теперь они не признались бы и друг другу, что это не так.

И вот, собравшись в очередное воскресенье все вместе, выпив и плотно закусив, они повели привычный разговор, и хозяин квартиры, горделиво улыбаясь, принес показать гостям свое последнее приобретение — ружье заграничной марки. Оно тут же пошло по рукам, и надо было видеть выражение лиц гостей при этом. Они рассматривали ружье так, словно это было не орудие убийства, а какой-то драгоценный научный прибор, с помощью которого можно было проникнуть в тайны живой клетки или наблюдать за звездами. Гости восхищенно крутили головами, прицеливались из ружья в чучела, разламывали ружье и смотрели в стволы, благоговейно гладили их черно-матовую поверхность, которая тускнела от дыхания, как зеркало. Впрочем, ружье стоило того, чтобы им любоваться, — затейливо украшенное ложе, лебединый изгиб цевья и художественно отлитые курки не могли никого оставить равнодушным. Хозяин млел от удовольствия, наблюдая за реакцией гостей.

Потом ружье было унесено, а рюмки были снова наполнены, и один из гостей с чувством сказал, что грех не опробовать такое оружие в ближайшее же время. Это предложение вызвало у собравшихся взрыв энтузиазма, и все наперебой стали предлагать свои варианты. Были упомянуты и кабаны, и лоси, и олени, но хозяин квартиры при каждом новом упоминании только презрительно выпячивал губы.

— Эка невидаль — кабаны! А то вы не знаете, сколько я их ухлопал! Не-е, мужики, тут кабаном не отделаешься, тут погабаритней зверь нужен. Вот мишку бы завалить — это да!

Ну, загалдели гости, заелся Максим Петрович, заелся! Кабан, видишь ли, уже и не зверь, мишку ему подавай! От мишки, Петрович, никто не откажется, да где ж его взять? Мишки спят сейчас, а разве найдешь сразу берлогу в тайге? Тут до морковкина заговенья проищешь, а кабанов и искать нечего, они вон стадами на деревенские поля ходят.

Но захмелевший глава застолья не слушал никаких уговоров. Медведь заслонил от него все, и он с обиженным видом глядел на друзей-приятелей, как будто те могли, но не хотели исполнить его желание.