Читаем В синих квадратах моря(Повесть) полностью

Грачев вытер платком вспотевшее лицо. Минное поле осталось позади. Но охотники, потеряв лодку, рыскали поблизости. Пришлось взять курс на норд. Казалось, опасность миновала, но вдруг в носу корабля раздались глухие взрывы, и тотчас из первого отсека доложили, что слышат скрежет металлических тросов. То, чего так боялся Грачев, случилось: лодка увязла в противолодочную сеть. На ней-то и подвешены патроны с шестнадцатью килограммами взрывчатки (два из них уже взорвались). Корма лодки резко пошла вниз. Дали задний ход, но тщетно.

— Нос застрял, оторваться не можем, — доложил механик командиру.

Грачев это знал не хуже других, но в нем еще теплилась надежда, что удастся как-нибудь порвать трос и освободить корабль из плена. Он запросил у штурмана, сколько под килем воды.

— Глубина 40 метров.

Не успел Грачев что-либо предпринять, как из рубки поступил доклад от акустика: слышен шум приближающихся кораблей. И вот снова взрывы глубинных бомб бросают лодку как игрушечную. В кормовом отсеке появилась пробоина, хлынула вода.

— Кажется, попались, — тихо сказал штурман. Видно, об этом думал и Грачев, только никто не знал, что творится в его душе. Еще взрыв, он тряхнул лодку так, что Грачева отбросило на приборы, а в центральном посту погас свет. Легкий толчок.

— Упали на грунт, — чертыхнулся боцман.

…Третьи сутки лодка неподвижно лежала на глубине. Углекислота туманила сознание. Вчера двое моряков вышли наверх через торпедные аппараты. Может быть, их заметят наши корабли или самолеты. Где они теперь? «Не дошли, видно, до верха», — думал Грачев. Но сказать это вслух боялся.

К Грачеву подошел механик — высокий и сутулый. Глаза голубые-голубые. За эти глаза механика на лодке прозвали «Василисой Прекрасной». Бывало, войдет он в кают-компанию, а кто-нибудь с улыбкой спросит: «Василиса Прекрасная, может, сыграешь на баяне?» «Василиса» отшутится, возьмет в руки баян, и польется песня о родных краях, о морях и походах, о девушках, которые ждут не дождутся своих подводников. Неужели эти глаза не увидят больше ни неба ни моря?

— Возьмем воздух из торпед, — доложил механик. — Выпустим топливо, питьевую воду, чтобы облегчить лодку.

— Надо попытаться, — согласился Грачев.

Механик ушел, а он гадал, кого еще послать. Савчука? Сильный пловец. Но доберется ли? Глубина все-таки… Видно, те двое захлебнулись. Грачев не мог ответить на все эти вопросы, но понимал: надо действовать. Море… Оно было его жизнью. А сейчас он задыхался в его смертельных тисках. Море давит, нет надежды на спасение. Впервые за службу Грачев подумал, что здесь, на глубине, кончится его жизнь и Любаша останется одна. С ребенком. Вдруг возникла мысль написать ей. Савчук потом перешлет. Все равно его надо посылать. Грачев оторвал кусок карты…

— Товарищ командир, я готов! — доложил лейтенант.

— Осторожнее… Вся надежда только на вас, — Грачев подошел к нему ближе. — Счастливо, Женя… А вот эту записочку спрячь подальше. Моей жене…

Савчук пролез в торпедный аппарат.

— Только бы добрался до своих, — вздохнул Грачев. И снова мысли о Любе. Хорошо бы сына… В морях его дороги. Без ночных тревог и взрывов, без пороховой гари, не то что ему досталось. Кем сын станет? В нем будет отцовская кровь. Жена даст ему доброе имя. А если дочь?..

В отсек вошел механик. Грачев пристально посмотрел ему в лицо. Глаза «Василисы Прекрасной» бесцветные, стеклянные, казалось, в них давно погасла жизнь.

— Ну? — спросил командир.

Тот молча развел руками. Грачев с минуту стоял без движения, до крови закусив губу. Потом глухо сказал:

— Соберите людей, раненых не тревожить…

Что сказать людям? Эти минуты были для Грачева пыткой. Нет, совесть его не мучила — он сделал все, что мог. Жгла боль, что не удалось уйти невредимым. А ведь раньше где только не проводил он свой корабль! Не раз хаживали сквозь минные поля, форсировали банки, уходили от врага даже тогда, когда, казалось, гибель неминуема. И все же его совесть перед экипажем чиста, он не кривил душой. И не трусил…

Матросы заходили в отсек молча — усталые, с бескровными лицами, и каждый задерживал на командире свой взгляд. Грачеву было мучительно трудно видеть их лица. Боцман вошел последним, о как-то неестественно улыбнулся, бросил в шутку:

— Ну, морские львы, чего носы повесили?

В отсеке стояла напряженная тишина. Все ждали, что скажет командир.

— Матросы, — Грачев почувствовал, как к горлу подступил комок. — Вы геройски сражались. Не один фриц нашел себе могилу на дне. Но сейчас мы попали в беду. Осталась надежда на Савчука. Что ж, умрем, если надо! Я не вижу слез на ваших глазах! Спасибо, матросы. Я верю, что никто из вас не упрекнет меня. Всегда я думал только о вас, и если с риском для собственной жизни мы уничтожали фашистские корабли, то не ради славы… И матерям не будет стыдно. — И уже громче Грачев спросил: — Скажите, разве я не прав?

Молчание было ему ответом.

— Я это знал. И не надо слез. Не надо!..