Читаем Избранное полностью

— Куда в наши края путь держишь? — Старый виноградарь все так же внимательно разглядывал его.

— В поликлинику.

— Случилось что-нибудь?

— Да ничего особенного. Мочу несу на анализ.

— Куда?

— На анализ.

— А-а… — Старик задумался.

Иотам тоже не отрывал глаз от старика и все больше убеждался, что никогда прежде не встречал этого человека. Чтобы прервать неловкое молчание, философ извинился и хотел пойти своей дорогой, но не тут-то было.

— Обожди-ка минутку…

Иотам недовольно остановился.

— Ты меня, конечно, извини, старость не радость, но, честно говоря, не признал я тебя что-то, — растерянно проговорил старик и заглянул Иотаму в глаза.

Иотам больше всего боялся такого поворота дела.

— Вы меня действительно не знаете.

— Да, но как же так?.. — не унимался старик. — В таком случае, выходит, ты меня знаешь, как говорится…

— И я вас не знаю.

— Вот тебе и на!.. Так в чем же тогда дело… тут, на нашей улице… как говорится…

— Да так, ни в чем. — Иотам покраснел до ушей.

— Как же ни в чем? Что значит ни в чем? А? — Старик возмутился, переложил садовые ножницы из правой руки в левую и шагнул вперед. — На тебя посмотреть, вроде не мальчишка, на босяка уличного не похож.

— Да что вы! Какой я мальчишка…

— А в чем же тогда дело, я тебя спрашиваю?! — повысил голос старик. — Может, ты думаешь, что сам никогда не состаришься? И видеть будешь хуже, и слышать тоже. Да, да!.. Погляди-ка на меня хорошенько. Что во мне такого, чтоб молокосос вроде тебя издевался надо мной?

— Да что вы, сударь, господь с вами!

— Как это что со мной! — горячился старик. — Посмотреть на тебя, вроде на человека похож: и галстук на шее, и портфель в руке… Эх, горе нам, горе! Скоро и ты окажешься в моем положении. Скоро! За что же насмешки над старым человеком строить? Чем я заслужил? Скажи, куда мне деться, куда убраться с этой улицы, — я уберусь!

— Да что вы, господи! Я шел своей дорогой. Что я вам сделал? Я пойду… — чуть не плача пробормотал Иотам и поспешно отошел от взволнованного старика, чей голос еще долго сопровождал его:

— Не знать тебе старости, негодяй! Не дожить до моих лет! Мог бы для шуток ровню себе найти. Те зубы, которыми такие дурацкие шутки пережевывают, я сносил давно!.. Я-то тебя за человека принял… Чтоб не смел больше по нашей улице ходить. Увижу еще раз — всыплю по первое число, рожу твою бритую разукрашу!

Ну, скажите на милость, в чем провинился Иотам Габашвили?

Рано поутру пожелал здоровья старому виноградарю — ведь больше-то ничего не было? Доцент здоровался со множеством незнакомых людей и всегда получал в ответ слегка растерянные улыбки и чуть-чуть недоуменные кивки.

«Теперь ты видишь, что люди все разные, и, когда человека не знаешь, нечего головой кивать, иди своей дорогой, — говорил себе Иотам. — Кто тебя неволит? Займись своим делом. А старику хватит знакомых, есть с кем поздороваться. Если каждый прохожий станет его приветствовать, у старика голова отвалится. Он прав — никому не нужны твои безответственные поклоны».

С такими мыслями Иотам Габашвили подошел к дверям поликлиники. Поднялся на второй этаж и сел в приемной уролога рядом с другими больными.

Вскоре на пороге кабинета появилась огромного роста медицинская сестра. Она оглядела больных усталыми кроткими глазами и объявила:

— Доктора не будет до двух часов.

— Но почему?

— Как же так можно!

— Сегодня прием с десяти до двух!

— Что нам делать?

— Может, он и завтра не явится!

— Мы будем жаловаться!

— Да, да! Надо пожаловаться…

Послышались такие и похожие реплики, не очень опасные и даже вполне обычные в поликлинической тиши.

Медицинская сестра знала по опыту, что настоящий жалобщик не станет поднимать шума, а просто пойдет куда надо и пожалуется. Женщина-гора подождала, пока больные слегка угомонятся, и еще меланхоличнее, чем в первый раз, повторила:

— Доктора до двух часов не будет.

Когда все недовольные удалились, Иотам почтительно приблизился к служительнице медицины и, привстав на цыпочки, потянулся губами к ее уху. Медсестры вообще не любят конфиденциальных нашептываний. Но великанша, видимо, была любопытна, она наклонила голову.

— Вы не могли бы оставить у себя мою бутылочку? — извинившись, вежливо попросил Иотам.

— Что?! — громко и недовольно переспросила медсестра, хотя прекрасно расслышала, о чем просил ее мужчина.

— Мочу, — скромно, чуть даже пришепетывая, повторил философ, а сам подумал, что, если женщина опять гаркнет на него, придется уносить ноги.

— Какую мочу? — тянула медсестра.

— Мою, собственную. — С этими словами Иотам извлек из портфеля полный до краев флакон из-под одеколона и поставил его на стол.

Медсестра недовольно отодвинула флакон и спросила:

— Вам врач назначил?

— Что?

— Принести мочу.

— Нет. Это я сам. Интересуюсь узнать, какая она теперь.

— Врач вас осматривал?! — повысила голос медсестра.

— Нет.

Это и нужно было медсестре. Она закатила свои кроткие глупые глаза к потолку, потом уставила их на Иотама и понесла: