Читаем Убийцы полностью

- Никуда не собрался, Анна Степановна,- живо ответил Бодров. Он видел, что она непритворна рада, застенчивой и вместе покровительственной радостью, встрече с ним, и ему стало хорошо, приятно, весело, что и она очутилась на бульваре. Он посмотрел на часы: половина одиннадцатого. - Знаете что? - внезапно пред­ложил он. - Рано поднялся, голоден как волк. Вот отлично: вместе позавтракаемте. Я давно собирался чебуреки...

 - Какой завтрак, скоро обед, а я еще не готовила...

 - Ни за что не отпущу! Раз встретились. На скорую руку!

 - Только обедать - уж к нам. Милости просим. Юрию неждан­ность!

Чебуречная называлась "Прибой". Столики почти все пусты, запахи моря гуляли над ними. Под тентом было прохладно. Анюта незаметно, зябко приподняла воротник жакета.

 - Холодно, пошли в другое место,- сказал Сергей Иванович.

 - Что за холодно! Вы лишек на меня не смотрите. Да вон и Таня здесь. Она нам скоро. Таня!

 - Тетя Анюта!

Прямо весь город у нее - в знакомых! И это тоже нравилось Бодрову. Белокурая, высокогрудая, молоденькая официантка с послушной готовностью внимала строгому обстоятельному наказу о двух порциях чебуреков.

-  Три порции,- вмешался Сергей Иванович.- А водочки, Ан­на Степановна?

 - Да вы не на посмех ли меня перед всеми... С утра вод­ку! Вот наливочкой своей вишневой попотчую у нас в домку - Таня такой не подаст! И посмотреть за ваш некому,- вдруг снова улыбнулась она.

Этот тон заботы - то ли несмелой, то ли наоборот, снисхо­дительной - она взяла при первом знакомстве, когда муж ее зазвал Бодрова к себе "в хату", сославшись на семейное тор­жество. И, хоть виделись с тех пор всего два-три раза, слу­чайно, - тон этот совсем простой, малознакомой женщины сразу запомнился Бодрову и, сам бы он не мог сказать почему, был дорог ему.

Она достала из сумки помидор, огурцов, сладкого луку, велела Тане вымыть.

 - Ну что пишут из деревни, Анна Степановна?

Вопрос, непременно с шуточным смешком, задавался каждый раз, он стал как бы условленным между ними.

 - Да что, родня на гору поднялась - посмотреть страшусь. О Нюрке-тезке и звене ее министр поминал, вырезку из газеты прислали. Семен в совхозе, консервного завода ди­ректор. Другой Филиппа Петровича сынок, - оба двоюродные мои,- Саша, Александр Филиппыч - летчик-испытатель, еще смеется: это что в наши дни за небо, на небо теперь только доби­ваюсь, да возьмут ли? И все Елисеевы так - одни мы с Юрием кочетами кукарекаем, а крыльев и похлопать нету...

Она была из-под Горького, где и оставалась ее родня, "все Елисеевы", и хоть когда уехала, говорила по-прежнему  сильно на о, необычными тут, часто верно какими-то своими словами

Из графинчика все до капли вылила Бодрову в стопку, нало­жила в его тарелку почти все чебуреки.

- Нет, нет, - мотнула она головой, - кушайте, я и пошла, чтоб заставить вас кушать...

И во второй раз зябко, болезненно, пытаясь скрыть, переси­лить это, сморщилась.

- Вы кушайте, я нагоню, у меня здесь еще дело!

Вытащила бутылочку, заторопилась, сбежала к морю, оскользаясь по склизкой бахроме камней.

- Доктор мне и то и се, а я по-своему: морской водой.

Бодров знал, что она все время болела.

Он смотрел, как она, удерживая равновесие и стараясь не замочить ног, набирала шипучую воду в булькающую пузырями бу­тылку, фигура нагнувшейся там внизу женщины казалась девически-стройной.

Он смотрел на нее, как на все сегодня, совсем новыми гла­зами.

И вдруг понял, что смутно всегда возникало в нем, когда он видел ее, говорил с ней.

Деревня в пустой степи, ему пять лет, хлопотливая тетя Пыся, Прасковья, его родная тетка, он почти не помнил ее, пом­нил, что была она тучна, в своих черных юбках до земли не хо­дила, а катилась, как гладкий шар, вечно в движении, не ведая покоя. И что, завидя его, она извлекала из бездонных карманов конфету в замусленной обертке, раковую шейку и трепала его русые волосенки белой ласковой рукой. И он помнил милый, опрят­ный, уютный, похожий на дух полотняных мешочков с отжатым тво­рогом бабий запах - и это был 

 - Так обедать к нам, милости прошу,- повторила Анна Сте­пановна.

За морским рукавом, на желтую далекую гряду у выцветшего неба капнули оливковое пятнышко - рощу, и посреди нее как будто косо серела пирамидка.

 - В три-то у меня заседание: я школьник на переменке, простите, Анюта, может быть, завтра.

Он знал, что не сможет и завтра.

- Ну, жаль,- уже робко проговорила Анна Степановна и поникла.

Он передал привет Юрию.

На часах было одиннадцать.

Некоторое время он, куря, смотрел, как через бухту трудо­любиво перебирались катера: зарываясь носом, с натугой вспа­рывая, дробя тяжелые пласты воды в высокий белый бурун; палубы нет - закупоренные плавучие вместилища; таких Бодров прежде не видывал. В середине бухты встречаются два фонтана - один вырастает, приближаясь, другой сжимается в сверкающую снежную точку.

Бодров смотрел на все новыми глазами.

"Великолепно успею" - и он пошел к причалу, взял квиток и вместе с толпой спустился через одну из двух растворенных дверец в свежую соленую сырость вместилища катера. Матрос дометал между ног входящих остатки воды.