Когда лекарь прибыл, я поднялся с постели и вышел к нему, облачившись в шапку-эбоси[13] и парадные одежды. Пощупав мой пульс, он сказал:
«Диковинное дело. Я не нахожу у вас никакой болезни. Быть может, вас гнетет какая-то обида? Или вы затеяли с кем-нибудь трудную тяжбу?»
Напустив на себя непринужденный вид, я отвечал:
«Этому недомоганию я подвержен с детских лет. При должном тщании я поправлюсь через две недели, вот увидите. Не стоит беспокоиться из-за моего недуга».
Лекарь направился к сёгуну и доложил ему:
«Я не нахожу у Касуи ничего опасного. Либо его гнетет какая-то тревога, либо он страдает от болезни, которая в старину звалась любовью».
«Такая болезнь — не редкость и в наши дни, — сказал сёгун. — Как бы узнать, что у Касуи на сердце?»
Тогда кто-то подсказал сёгуну:
«Надо позвать Сасаки Сабуродзаэмона, он его лучший друг».
Сёгун призвал к себе Сасаки и повелел:
«Ступай к Касуе, ухаживай за ним да постарайся выведать, что за печаль у него на сердце».
Сасаки явился ко мне и первым делом принялся меня укорять:
«Из всех приближенных сёгуна ты мне первый друг. Мы с тобой все равно что братья. Почему же ты не сообщил мне о своей болезни?»
«Болезнь моя — сущая безделица, — отвечал я, выслушав его упреки. — Даже родную матушку я не известил. Однако укоры твои справедливы, и я обещаю, если мне станет хуже, тот же час дать тебе знать. А пока, прошу тебя, отправляйся назад ко двору и не тревожься обо мне понапрасну. Право же, будет странно, если ты станешь пренебрегать службой ради того, чтобы находиться при мне».
Так увещевал я своего друга, но тот и слушать ничего не хотел. Несколько дней он ухаживал за мной, беспрестанно выпытывая, что у меня на сердце. Поначалу я запирался, но потом, решив, что такая сдержанность ни к чему, рассказал ему все без утайки.
Выслушав меня, Сасаки воскликнул: «Стало быть, болезнь твоя в самом деле проистекает от любви. Ну что же, в таком случае беду твою избыть нетрудно».
Не успел я опомниться, как он вышел из моей комнаты и прямиком отправился ко двору сёгуна.
Выслушав его, господин мой сказал:
«И впрямь беду его нетрудно избыть».
С этими словами сёгун принялся за письмо государю и повелел Сасаки отнести его во дворец Нидзё. Вскоре от государя пришло ответное послание, в котором говорилось, что коль скоро речь идет о госпоже Оноэ, знатной даме, коей не пристало посещать жилище простолюдина, мне надлежит самому явиться к ней во дворец. Это послание господин мой милостиво приказал доставить мне. Я не знал, как благодарить его за великую доброту.
Я был счастлив и все же не мог отделаться от мысли, сколь печален наш мир. Ведь даже если мое свидание с госпожой Оноэ состоится, оно продлится всего лишь одну краткую ночь. И я подумал: вот он, подходящий момент, чтобы порвать с суетным миром. Однако по здравом размышлении я понял, какое неслыханное счастье для меня, обыкновенного воина, стать возлюбленным знатной дамы из дворца Нидзё, да еще при благосклонной поддержке самого сёгуна! И каким стыдом покрыл бы я себя на всю жизнь, если бы все вокруг стали говорить, будто в последний момент я оробел и потому предпочел отречься от мира. Я решил не упускать счастливую возможность, даже если наше свидание продлится всего одну ночь, а уж потом будь что будет.
И вот в условленный день под покровом темноты с тремя молодыми самураями и провожатым я отправился во дворец Нидзё. Чтобы не привлекать к себе особого внимания, я оделся скромно, но с подобающим случаю тщанием.
Во дворце нас проводили в великолепную залу, украшенную ширмами и картинами в китайском стиле, где я увидел несколько придворных дам примерно одного возраста, блиставших роскошными нарядами.
Здесь каждому из нас поднесли сакэ, затем последовала чайная церемония, а потом мы развлекались составлением ароматов[14] и другими изящными играми.
Я не сразу сообразил, которая из дам госпожа Оноэ, ведь я видел ее всего только раз, да и то мельком. Все они были до того хороши собою, что я совсем было растерялся. Но тут одна из них приблизилась ко мне и протянула мне чарку, из которой пила сама. Я сразу понял, что это и есть госпожа Оноэ, и принял от нее чарку.
С наступлением рассвета запели петухи, и звон колоколов в храме возвестил час расставания. Мы поклялись друг другу в вечной любви. Было еще темно, когда моя возлюбленная покинула меня и вышла на веранду. О, как прекрасна она была! В беспорядке рассыпанные волосы не скрывали ее блистающего лика, брови были иссиня-черны, губы алели, словно лепестки пиона.
На прощание она сложила стихотворение:
О, как странно…
Из-за человека,
С которым я встретилась всего только раз,
Нынче утром светлая роса
Омочила рукава моего платья.
И я ответил:
Эту светлую росу,
Упавшую на твои рукава
После ночи любви,
Я возьму себе и сберегу
В память о тебе.