Читаем Тайны сердца полностью

Джулиан улыбнулся, шагнул вперед… И замер. Что это за звук? Береговая охрана? Он предостерегающе поднял руку, и Кокерал и его спутники тотчас пригнулись к земле рядом с баркасами.

Джулиан чувствовал — кто-то притаился в темноте и наблюдает за ними. Кто? Зверь? Или человек?

Выждав некоторое время, они принялись за дело и перенесли груз — на сей раз в основном чай и бренди — в потайную пещеру. Джулиан постоянно прислушивался, но не уловил ничего, кроме завываний ветра. Тем не менее, в изнеможении добравшись до постели за час до рассвета, он закрыл глаза и абсолютно отчетливо понял — тщательно хранимый секрет уединенной бухты больше не является секретом.

Рейвенскар

Близ Сент-Остелла

Южный Корнуолл

Апрель 1831 года

Коринна обняла его, крепко прижала к себе и глубоко вздохнула. От него пахло вольными ветрами и океанскими штормами. Он загорел дочерна под палящими лучами солнца на верхней палубе своего корабля. А его глаза сияли от радости. Он выглядел как нельзя лучше — сильный, здоровый, восхитительно мужественный. Ее сын. День за днем она думала о нем, перечитывала его письма, приходившие каждую неделю, волновалась и готова была приехать к нему в Геную. Но он не позволял, писал, что это слишком рискованно.

Не разжимая объятий, она слегка отстранилась:

— Наконец-то ты дома, дорогой. Три года, Джулиан, долгих три года! Слава Богу, ты вернулся, целый и невредимый. Садись поудобнее, а я налью тебе чаю. Как ты любишь: тонкий ломтик лимона и больше ничего. Ведь ты не изменился, правда?

— В том, что касается чая, определенно нет. — Джулиан ласково погладил ее по нежной щеке. Она нисколько не состарилась и выглядела точь-в-точь, как в тот печальный ненастный вторник через два дня после похорон Лили, когда он покинул родные края. У матери были такие же темные глаза и волосы, как у него, только кожа, конечно, гораздо белее. — И ты не изменилась. Прошло три года, а ты все такая же красивая.

— Спасибо за щедрый комплимент, милый.

Ах, до чего он хорош! Любуясь им, она без труда находила в нем свои черты — те же сияющие в минуты радости глаза, та же манера, смеясь, откидывать голову назад. Похож ли он на отца? Она не знала. Очевидно, в родовом имении мужа, Маунт-Берни, висел его портрет в молодые годы, однако ей там бывать не доводилось. Глядя на Джулиана, она могла только гадать, имелась ли у его отца привычка склонять голову набок, выслушивая собеседника, выдерживал ли он вдумчивую паузу перед тем, как заговорить, и был ли он в молодости столь же неотразим, как его сын сейчас. Жаль, очень жаль, что Джулиан появился на свет, когда его отец был седовласым старцем. Хотя, надо отдать ему должное, он до последнего вздоха сохранил прямую спину и почти все зубы.

— Три года, Джулиан, — повторила она. — Надеюсь, ты уже… — «Оправился от горя», — витало в воздухе, но гак и осталось невысказанным. — То есть как ты себя чувствуешь, дорогой?

Он улыбнулся:

— Все хорошо, мама. Три года — долгий срок, по правде говоря, слишком долгий. Я с удовольствием вернулся домой. Нет, я больше не оплакиваю Лили, но не забыл ее. Думаю, никогда не забуду.

Коринна повернулась на звук отворяемой двери:

— Пуффер! Вы очень вовремя. Потрудитесь принести чай и ромовый кекс с цукатами для моего блудного сына.

— Да, ваша светлость. — Пуффер отвесил почтительный поклон им обоим, однако смотрел только на Джулиана, приветствуя его широчайшей счастливой улыбкой. — Наконец-то вы вернулись. Принц, и выглядите таким безупречным, изысканным джентльменом, что даже самый строгий критик не придерется. Я так и сказал миссис Требаг, и она согласилась со мной, хотя ей удалось увидеть вас только мельком.

— Спасибо, Пуффер.

Джулиан знал рейвенскарского дворецкого едва ли не всю жизнь. Во всяком случае, он отчетливо помнил, как года в два с небольшим заигрался и подкатил мяч к ногам барона Перли. Пуффер тотчас оказался рядом и, величественно поклонившись барону, погладил Джулиана по голове, взял его на руки, сунул под мышку и понес прочь, нимало не смущаясь воплями малыша, желавшего заполучить свой мяч обратно. Пуффер и поныне сохранил прежнюю величавость, в отличие от шевелюры, от которой остался лишь седой венчик, обрамляющий обширную лысину. Что до миссис Требаг — она и вовсе служила в Рейвенскаре экономкой с тех незапамятных времен, когда старому герцогу было всего семьдесят и от женитьбы на матери Джулиана его отделяли добрые пять лет.

— Располагайся, милый.

Он еще раз крепко обнял матушку и, усевшись в глубокое кресло, охотно поручил себя ее заботам. Она подложила ему под спину пухлую атласную подушку, пододвинула поближе мягкую скамеечку и даже собственными руками подняла и водрузила на нее его обутую в сапог ногу.

Джулиан рассмеялся:

— Право, достаточно. Ты рискуешь избаловать меня.

— Я твоя мать и могу баловать тебя сколько угодно. А сейчас, пока мы дожидаемся Пуффера с чаем, я развлеку тебя приятной беседой и сообщу, что мы должны как можно скорее отправиться в Лондон.