Читаем Станиславский полностью

Изображений первого Алексеева не сохранилось, вероятно, их и не было вовсе; по портретам художников восемнадцатого века мы можем лишь представить себе тип ярославского расторопного мужика, давшего основание новому купеческому роду. Аргуновы, Антропов, позже — Тропинин истово писали не только господ и дам в пудреных париках, но и степенных купцов, откупщиков в добротных кафтанах, украшенных медалями. Они выходили в люди, не поддержанные указами о привилегиях, самоучкой постигали гражданскую азбуку и арифметику, хранили домостроевский уклад жизни, в железных руках держали семью и работников, платили которым скудно и расчетливо. Таким, по всей вероятности, был и пращур, прапрадед Алексей Петров — огородник, разносчик, вольноотпущенник, дисконтёр, московский купец.

Женился Алексей, сын Петра, на ровне — на дочери конюха графов Шереметевых, вольноотпущенной Прасковье Артемьевой. Была она на четыре года моложе мужа, родила удачливому ярославцу двоих детей. Дочь их Аксинья, выданная за крестьянина Гжельской волости, снова ушла в безымянность корней, крестьянских истоков. Сын же Семен поднялся из второй гильдии в первую, сделался коммерции советником, хлебом-солью встречал императора Александра Первого, посетившего Москву в 1814 году.

Семен Алексеевич и был основателем небольшой фабрики «волочильного и плащеного золота и серебра», первоначально находившейся в Замоскворечье, в «Екиманской части».

Во время французского нашествия Алексеев отсиделся в Муроме, а по возвращении не стал строиться на пепелище — купил землю в «Рогожской части», в Алексеевских улицах, на крутом берегу Яузы, поставил там фабрику, производство которой все расширялось. Золотой канители требовалось все больше: в парчовые фелони облачались священнослужители, прославлявшие победу над антихристом — Наполеоном, в парчовые платья, стилизованные под сарафаны, одевались фрейлины царского двора; товар шел в Египет, в Среднюю Азию — всюду знали фамилию Алексеевых-Рогожских, глава которой неусыпно вел и расширял свое дело.

Он был плохо обучен письму, но считать, вероятно, умел прекрасно. Был религиозен, властен, рачителен до скупости. Когда малолетний племянник попросил у дядюшки «на пряники», Семен Алексеевич вместо ожидаемого золотого дал ребенку две копейки — столь несообразная сумма тоже вошла в семейные предания.

Первый брак Семена Алексеевича был бездетен; второй раз, далеко за сорок лет, он женился на Вере Михайловне Вишняковой, принадлежавшей к хорошему купеческому роду. Она пошла под венец девочкой, была много моложе мужа. С топорно-основательных портретов доморощенного художника смотрят на нас живые лица супругов. Он — чисто выбрит, белые волосы (свои, не парик) лежат на воротнике черного сюртука; шея укутана пышным белым галстуком, глаза пристально-суровы, рот — большой, тонкогубый, волевой. Чернобровую, круглолицую Веру Михайловну — прабабушку Станиславского — живописцы писали несколько раз — в чепце или шелковой «головке», в кашемировой шали, в жемчужном ожерелье, пятью рядами лежащем на белой шее. Неравный по возрасту брак был вполне счастлив: Вера Михайловна — домовитая, расчетливая хозяйка, вполне под стать мужу.

Один из шести детей Семена Алексеевича и Веры Михайловны — Владимир — унаследовал от Вишняковых изгиб большого рта, от Алексеевых — раннюю седину. Владимир Семенович, наследник огромного состояния, пройдет традиционно купеческий «курс обучения» — не в гимназии, не в училище, но в самой конторе отца на фабрике, где он будет работать «мальчиком», рассыльным, до тонкостей изучит родовое дело, изучив, снова расширит и улучшит. Его имя становится символом рода: «Товарищество Владимир Алексеев» известно в России и за ее рубежами, хотя позднее в товарищество входят Вишняков и еще один компаньон — Шамшин.

Один из племянников так вспоминал Владимира Семеновича: «В 1860-х годах я всегда ездил к нему на Рогожскую с визитами в высокоторжественные дни. Это был грузный старик среднего роста с большой седой головой, выстриженной под гребенку, крупными чертами гладко выбритого лица и выдающейся толстой нижней губой. Живо сохранилась у меня в памяти его сутуловатая фигура, облаченная в длинный черный сюртук, его ласково равнодушные манеры важного барина, тихая, вежливая речь и ароматный запах гаванской сигары, которую он не выпускал изо рта».

Владимир Семенович был мнителен, боялся болезней и смерти. Мнительность усугублялась постоянным нездоровьем жены. Елизавета Александровна происходила из старого купеческого рода Москвиных, но как не похожа она на дородных купеческих жен — темноглазая, печальная, со вкусом одетая дама, часто покашливающая в кружевной платок. Она была слабогруда, как говорили в девятнадцатом веке.

Спальня ее находилась рядом с конюшней, на ночь открывали окно, прорубленное к стойлам, — считалось, что больным грудью полезно дышать густым, теплым воздухом конюшни. Но не помогло ни это истинно купеческое средство, ни лучшие доктора — Елизавета Александровна умерла от чахотки, оставив потомкам предрасположение к этой болезни.