Читаем Сказки английских писателей полностью

Близилась зима, а с ней и холода, когда однажды двое старших братьев ушли из дома, как всегда предупредив маленького Глюка, которого они оставили следить за жарящимся мясом, чтобы он не смел никого впускать и никому ничего давать. Глюк сел у самого огня, потому что за окном шел сильный дождь и стены кухни были сырыми и холодными. Глюк все время поворачивал мясо, подставляя его к огню то одной, то другой стороной, и оно стало румяным и аппетитным. Как жаль, — подумал Глюк, — что мои братья никогда никого не приглашают к своему столу. Если бы сейчас, когда у других нет даже куска черствого хлеба, а у нас такая замечательная баранья нога, они пригласили кого-нибудь поужинать с нами, их сердца подобрели бы».

Не успел он это подумать, как в дверь два раза постучали. Звук был глухой и тяжелый, как будто дверной молоток был подвязан, — скорее, не стук, а удар ветра.

— Должно быть, это ветер, — сказал Глюк. — Никто другой не осмелился бы постучать в нашу дверь два раза.

Но нет, это был не ветер: стук, на этот раз очень настойчивый, раздался снова, и, что было особенно удивительно, стучавший, казалось, очень спешил и ничуть не боялся последствий. Глюк подошел к окну, открыл его и высунул голову посмотреть, кто это.

У двери стоял маленький джентльмен такой необычной наружности, какой Глюку еще не доводилось видеть. У него был большой, несколько красноватый нос и такие круглые и красные щеки, как будто последние сорок восемь часов он раздувал плавильную печь.

Глаза его весело сверкали из-под длинных шелковистых ресниц, усы образовывали по завитку с каждой стороны рта и торчали, словно два штопора, а какого-то странного, пепельно-каштанового цвета волосы спускались ниже плеч. Ростом он был несколько больше четырех футов, на голове у него сидел длинный остроконечный колпак почти такой же высоты, как он сам, украшенный черным пером длиной около трех футов. Полы его камзола переходили сзади в нечто подобное сильно удлиненным фалдам фрака, которые терялись в раздувавшихся складках огромного блестящего плаща. В тихую погоду этот плащ был, пожалуй, слишком уж длинен, потому что сейчас ветер, со свистом кружащийся вокруг старого дома, относил плащ на расстояние, в добрых четыре раза превышающее рост его обладателя.

Глюк был настолько поражен необыкновенным видом этого пожилого джентльмена, что, не говоря ни слова, продолжал смотреть на него, пока наконец тот, исполнив дверным молотком еще один, на этот раз более энергичный концерт, не обернулся, чтобы подобрать свой развевающийся плащ. При этом он заметил маленького Глюка, который, высунувшись из окна, смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Эй, — крикнул старичок, — разве так полагается отвечать на стук путника? Я промок, впусти же меня.

Надо отдать должное этому джентльмену: он действительно промок. Перо от шляпы висело у него между ног, как хвост у побитой собаки, и по нему, как с зонтика, сбегала вода. Вода стекала и с его усов, попадая в карманы жилета, а оттуда дальше вниз — как ручей на мельнице.

— Простите, сэр, — ответил Глюк, — мне очень жаль, но я не могу.

— Не можешь — что? — спросил пожилой джентльмен.

— Не могу впустить вас, сэр. Никак не могу. Мои братья избили бы меня до смерти, если бы я даже помыслил о чем-то подобном. А что вы хотите, сэр?

— Что хочу? — нетерпеливо переспросил пожилой джентльмен. — Хочу погреться и посушиться. Смотри, как ярко горит твой камин, как трещит и пляшет на стенах огонь, — но никто около него не греется. Впусти же меня, я хочу только посидеть у огня.

Глюк простоял, высунув голову в окно, уже довольно долго, и сам почувствовал, что на улице действительно очень холодно, а когда обернулся и увидел огонь в камине, сердце у мальчика дрогнуло и ему стало жаль, что он горит впустую.

«Этот джентльмен и правда очень промок, — сказал он себе, — впущу его на четверть часа». Глюк подошел к двери и открыл её. Путник вошел, и вместе с ним в дом ворвался порыв ветра, от которого задрожали старые стены.

— Ну вот и молодец, — похвалил гость мальчика. — А братьев не бойся. Я поговорю с ними.

— О, сэр, не надо, пожалуйста, не надо! — воскликнул Глюк. — Вам нельзя оставаться до их прихода, это было бы для меня смертью.

— Бедняга, — посочувствовал старичок. — Мне больно слышать это. Так сколько времени могу я здесь провести?

— Пока не поджарится баранья нога, а она уже очень румяная.

Услышав это, гость прошел в кухню и уселся на расположенную над камином полку. Верхушку своей шляпы он просунул в дымоход, потому что расстояния до потолка ей явно не хватало.

— Вы быстро там высохнете, сэр, — сказал Глюк и снова сел вертеть баранью ногу. Однако старик не просто обсыхал, а скорее исторгал из себя воду, которая капала из каждой складки его плаща и падала — кап, кап, кап — прямо на раскаленные угли, отчего огонь шипел и пускал клубы дыма, — ему действительно приходилось туго.

В конце концов, спустя четверть часа, глядя, как вода растекается по полу длинными, стремительными ручейками, Глюк воскликнул:

— Простите, сэр! Может быть, вы снимете плащ?