Читаем Шерстечесальщицы полностью

жена, где надо ей, и муж искусанный.

Климена

Да как ты смеешь?

Тиресий

Тише, помолчи, молю!

Ты знаешь, кто он, – радуйся; нет радости –

смирись тогда, но мой совет: для радости

живи и привыкай к объятьям мужеским –

в них ваше счастье девичье, природное,

опасное, приятное, горячее;

как по рукам пойдешь, и мной не брезговать

молю тебя, прошу, хоть на полстолечка,

конечно, после – он сперва попробует…

Дионис

Старик…

Тиресий

Я не-не-не, я вот он.

Дионис

То-то же.

(Пауза. Смотрит на Климену, потом на хор.)

Как неприступна! Эти побойчей, я чай.

Ну, спойте хорошенько про любовь мою.

Корифей

Увидишь милое лицо –

на сердце горячо;

ты к другу выйдешь на крыльцо,

заденешь куст плечом.

С куста вода, с тебя вода,

сад праздничен и пуст,

не оставляет ни следа

прикосновенье уст.

Забудешь завтра жениха

и новую начнешь,

невинна, ласкова, тиха,

девическую ложь.

Весенней ночью не до сна –

ты про себя узнай,

на что приходит пьяный к нам,

веселый месяц май.

Климена

Какая дрянь, какая мерзость мне

услышать – не ослышаться, увидеть –

и не ослепнуть! Как же это так!

Я заслужила разве, я кому-то

давала повод, ластилась? Отец,

отец мой, где ты? Видишь – дочь твою

мешают с грязью, слышишь – оскорбляют.

Отец мой, защити!

Дионис

Как хороша!

Климена

Зевс, покровитель дома, покарай

кощунников: не ставят ни во что

тебя и нас!

Могучие, благие, Артемида,

Афина ясноокая – богини

и девственницы, деву защитите,

оградой станьте юной, непорочной,

вам слУжащей. О вещий Аполлон,

Феб-стреловержец, слышишь: дивный дар

поэзии, пошедший по рукам,

чем стал твой – и какие грянут песни

вослед вождю беспутному? Когда

я вам угодна, боги, помогите,

очистите мой дом, мой слух, мой взгляд

от этого.

Тиресий

Зря просишь – не помогут.

Они, конечно, боги-олимпийцы

могущественны, мстительны – но здесь

другие силы действуют: он близко,

а значит, остальные не услышат;

потом их спросишь, как и почему

оставили, забросили, забыли;

а здесь его угодья, нынче день

веселый, буйный, страшный, заводной,

и, значит, целомудрие твое

сегодня грех, а завтра добродетель –

с утра оплачешь девственность свою,

оплачешь горько, светлыми слезами,

чтоб тем приятней, легче, веселей

сейчас расстаться с нею. Завтра – плакать.

Есть некий ритм в судьбе, в природе, в нашей

короткой жизни, чувствовать его –

вот мудрость, подчиняться – вот свобода:

сегодня грех, а завтра добродетель,

сегодня добродетель – завтра грех.

Не перепутай, надо понимать

когда и что.

Дионис

Ты молодец, старик, не ожидал никак,

что подведешь такую философию!

Запомню: я ведь тоже добродетелен.

А ты как думал? Вот возьми умеренность:

важнее ничего и нет для пьяницы.

Казалось бы, мне первому в ней опытность:

знай меру, столько пей, чтоб было утречком

легко, спокойно, солнечно и благостно.

Но кто так может? Я не знаю. Кажется:

еще чуть-чуть себе добавим радости,

еще чуть-чуть – и всё, и остановимся,

еще чуть-чуть – пора, мы спать расходимся,

еще чуть-чуть – и, что там дальше, ведают

одни враги, которые не с нами пьют.

Пауза.

Ну ладно, засиделись, так пора уже

встряхнуться, разойтись; шерстечесальщицы

давно готовы, вижу: мясом ерзают,

так в пляс холены ноженьки и просятся,

зайдутся в хоре голоса охриплые.

Веселый хор, в котором предводителем

я буду, и царевну заберу с собой –

в час утренний верну ее царицею.

Ты с нами?

Тиресий

А куда ж!

Дионис

Тогда вино бери:

мы славно развлечемся! А давненько я

не гуливал по Греции с веселием.

Климена

Никто мне не поможет, я сама

должна добиться, сделать, разобраться.

Никто мне не поможет, я стою

одна среди враждебных, опьяненных

подруг ополоумевших, одна

перед каким-то зверем непонятным

осклабившимся – что если такими

к нам сходят боги? Что если?.. Гляди:

ты видела когда-нибудь, чтоб люди

так пили, богохульствовали, так

смеялись, извивались – ни стыда,

ни совести, ни страха? Говорит

как знающий, как могущий, и сила

так ясно, яро явлена.

Что ж, если это бог – я заплачУ.

Я помню: Иксион, Тантал, Сизиф,

вы если в чем и были виноваты –

простителен ваш грех: мы навредить

лишь нашим – близким, смертным, слабым можем,

а ваш-то грех почти не грех, почти

ничто…

Эй, стража, заковать их!

Никто не трогается с места.

Вы слышите? Приказываю, жду.

Тиресий

Не бойся, моя девочка, не бойся

себя. Ты мнишь – накладываешь цепи

мне на руки, ему? Себя терзаешь,

оковываешь, путаешь, себя

боишься, презираешь, хочешь в плач

и пляс пуститься, в жар тебя кидает

и в холод. Подчинись, отдайся – легче

задышишь, по течению пойдя.

Ослабь тугую волю, дай потачку –

и поведет, и понесет тебя

для радости.

Климена

Позорной, стыдной, лживой!

Тиресий

Ты радуйся, не думай: так немного,

так редко нам дается – не мешай.

Климена

Действительно ты думаешь, старик,

что я хочу, что сдерживаюсь, что

еще чуть-чуть – и брошусь с вами в пляс,

к нему на шею брошусь? Ты глупец!

Я здесь спокойна, счастлива, тружусь,

и мне не в тягость наших женских дел

унылость, протяженность – так и песни,

что мы поем, унылы, протяженны

и без надрыва, страсти; шерсть и пряжа –

вот наша доля, девушки-подружки –

вот круг безмужний, чистый, соблюсти

себя – вот наше дело; весела

небуйным, утешительным весельем

жизнь девичья. Я счастлива, в чужих