Читаем Рольф в лесах полностью

Некоторые люди не отличают сдержанности от трусости. До поры до времени. Что-то подсказало белому: «Берегись! С этим краснокожим лучше не связываться!» И он только злобно прошипел:

— Убирайся, не то за полицейским пошлю!

Индеец продолжал холодно на него смотреть, и фермер пятясь удалился восвояси. Только тогда Куонеб повернулся и исчез в лесу.

Киттеринг особой симпатии не внушал. Он утверждал, будто был солдатом, и внешность его, во всяком случае, это подтверждала: седые усы были свирепо закручены в два воинственных рога по сторонам багрового носа, который, впрочем, не слишком отличался цветом от остального лица.

Плечи он держал прямо, ходил вразвалку и располагал запасом ругательств, каких в Коннектикуте ещё не слыхивали, что придавало ему известную внушительность. Уже не молодым Мик женился на женщине, из которой вышла бы хорошая жена, если бы он это допустил. Но, сам завзятый пьяница, он принялся обращать супругу в свою веру, в чём, к сожалению, преуспел. Детей у них не было, однако за несколько месяцев до описываемых событий им пришлось взять к себе племянника, пятнадцатилетнего паренька, в котором при других обстоятельствах они могли бы обрести надёжного помощника и опору в старости. Но Мик слишком уж утратил человеческий облик. Когда-то слабоволие в нём соединялось с искренним добродушием, но все его лучшие качества давно утонули в спиртном. Хвастливый и раздражительный, он весь мир делил на две половины: старших по чину, перед которыми пресмыкался, и на всех прочих, которых считал ниже себя, при всяком удобном случае ругательски ругал, а то и пускал в ход кулаки. Правда, былая доброта ещё чуть теплилась в его сердце, давая о себе знать в тех редких случаях, когда он не был пьян или, наоборот, не пребывал в мрачном унынии с похмелья. К счастью, племянник, сын его брата, пошёл не в отцовскую родню, а в мать, дочь учёного богослова, который позаботился дать ей книжное образование — большая редкость по тем временам, — но не оставил ей после своей кончины ни денег, ни умения как-нибудь их зарабатывать.

На сто лет раньше её умственный склад и странности привели бы её на костёр, как колдунью, а лет через пятьдесят снискали бы ей репутацию пророчицы. Но она родилась не на гребне той или другой волны, а, так сказать, в ложбине между ними. Собственный взгляд на многое, в том числе и на вопросы веры, не навлёк на неё огненной смерти, но и не вызвал к ней почтительного уважения. Жители деревушки смотрели на неё как на полоумную, а её привычка толковать Библию на свой лад внушила им убеждение, что Бог ей этого так не спустит. Ведь вместо того чтобы призывать кары на головы нечестивых, она утверждала, что доброта — вот истинный Божий завет.

Горящие глаза бедной женщины, пылающие лихорадочным румянцем впалые щёки, ещё более впалая грудь и хриплый кашель укрепляли соседей в их мнении, и, когда чахотка её наконец убила, они только многозначительно покивали.

Так Рольф остался сиротой. Кроме того, чему его обучили в деревенской школе, он досконально знал Библию и «Робинзона Крузо». Всех окружающих он от души ненавидел и даже подумать не мог о том, чтобы искать у них помощи.

И сразу после похорон Рольф ушёл из деревушки Реддинг по незнакомой дороге на юг, в незнакомый край, где рассчитывал найти приют на ферме почти незнакомого ему дяди Мика.

В первый день он прошёл пятнадцать миль[1], переночевал в заброшенном сарае, на следующий день прошёл ещё двадцать пять миль и отыскал свой будущий дом.

— Входи, входи, малый! — почти ласково приветствовал его дядя. (По счастливой случайности приход Рольфа совпал с одним из редких припадков добродушия, да и крепкий пятнадцатилетний подросток на ферме никогда не лишний.)

Красноносенькая остроглазая тётушка Пру поначалу держалась с ним стеснительно, но все церемонии были забыты, едва Рольф до тонкости постиг, как кормить свиней, кур, телят, а также доить коров, и на него были возложены неисчислимые обязанности, знакомые ему с раннего детства. «А оставила ли тётушка Пру хоть что-нибудь на свою долю?» — мог бы спросить посторонний человек, но Рольф привык трудиться. Он работал без отдыха и очень старался, но весьма скоро убедился, что никакие старания не заслужат похвалы и разве что избавят от наказания. Дядины припадки добродушия случались всё реже. Тётка оказалась сварливой пьянчужкой, и вскоре Рольф вспоминал жизнь впроголодь с больной, но любимой матерью как золотую пору невозвратного детства.

Вначале доблестный дядюшка не мог толком разобрать, надо ли ему побаиваться тихого подростка или, наоборот, держать его в страхе, но Рольф оказался послушным и исполнительным, и Мик, осмелев, уже не скупился на затрещины. Впрочем, вечную воркотню и придирки тётки терпеть было ещё труднее, и мало-помалу всё хорошее, чему учила его мать, начало стираться в его душе.