Читаем Река Ванчуань полностью

Бывают в общении поэта с природой и высшие моменты внезапного «озарения», когда он, созерцая, вдруг постигает истину о мире во всей ее полноте, находит внезапный ответ на все загадки бытия. Мгновенья эти приходят неожиданно: их могут породить вид цветущей сливы или лунный свет, проникший в чащу леса, запах цветов корицы или плодов горного кизила, журчанье ручья или дождевые капли на листьях… Поэт стремится уловить эти мгновения, зафиксировать их в слове и передать другим как некую благую весть. Этой же цели служат и готовые, устойчивые формулы, повторяющиеся из стихотворения в стихотворение: белые облака, запертая калитка, тишина и безлюдье — символы отшельничества, уединения, отрешенности от мира, призванные сразу же пробудить соответствующие ассоциации в читателе. Все это делает поэзию Ван Вэя многослойной, как многослойна суфийская лирика, полной намеков и недосказанности. Она учит не только созерцать природу, но и размышлять о ней и, размышляя, понимать.

Нетрудно заметить, что поэтический мир Ван Вэя — это мир, увиденный и изображенный не только истинным поэтом, но и зорко видящим художником. Ван Вэй и был художником, причем — насколько мы можем теперь судить по отзывам современников и немногим сохранившимся копиям с его картин — художником не менее значительным, чем поэт. В одном из поздних и «итоговых» своих стихотворений он сам полушутя-полусерьезно говорит, что в прошлом своем перерождении был скорее всего художником, а не поэтом — завершая, впрочем, слова свои тем, что сердце его знать не хочет ни о славе художника, ни о славе поэта… Он считается основоположником так называемой «южной школы» в китайской буддистской живописи, к которой, по словам исследователя, «…условно говоря, относятся те мастера, которые предпочитали тушь многокрасочности, эскизную, свободную манеру — педантичной и описательной, выражение сути (идеи) вещи — ее конкретной достоверности и, наконец, не сюжетом и бытописанием были связаны с литературой, а сложной системой ассоциаций»[4]. Ему же припис ывается и знаменитый трактат «Тайны живописи» — одно из основополагающих сочинений по теории живописи, оказавшее большое влияние на последующее развитие теории и практики живописи в Китае. Сочинение это, написанное превосходной, высокопоэтичной ритмической прозой, можно также рассматривать и как своеобразный комментарий к пейзажной лирике Ван Вэя, где образы поэтические по большей части трудно отделить от образов чисто живописных, не случайно крылатыми стали слова поэта Су Ши: «Наслаждаюсь стихами Мо-цзе[5] — в стихах его — картины; гляжу на картины Мо-цзе — в картинах его — стихи». Действительно, пейзажная лирика Ван Вэя удивительно живописна, «картинка» в лучшем смысле этого слова — классическим примером опять же может служить цикл «Река Ванчуань», где большинство стихотворений (за исключением нескольких, заполненных историческими и мифологическими ассоциациями) представляют своего рода живопись в слове — или картины, выполненные словом: «Отмель у белых камней // Прозрачна, мелка. // Заросли тростника — // Рядом со мной. // На запад и на восток — // Река и река: // Волны моют песок // Под ясной луной» («Отмель у белых камней»).

А сколько свежести, чисто живописной гармонии и совершенства в небольшой весенней картинке из цикла «Радости полей и садов», будто сошедшей со свитка старого китайского мастера: «Персик в цвету // Ночным окроплен дождем. // Вешний туман // Ивы обвил опять. // Летят лепестки — // Слуга подметет потом. // Иволга плачет, // А гость мой изволит спать».

Не будет, наверное, преувеличением сказать, что Ван Вэй — художник, безвозвратно утраченный для нас в живописи, — в немалой мере сохранился и дошел до нас в своих стихах, наглядно подтверждая тем самым приведенное выше суждение Су Ши, ибо живопись в стихах Ван Вэя присутствует зримо и несомненно.

Остается добавить, что в стихах о природе Ван Вэй проявил себя художником разносторонним: он умел с редким совершенством писать о цветах и птицах, о мирной жизни среди полей и садов — и он же мог при случае, например, в «пограничных» своих стихах, буквально несколькими скупыми, резкими штрихами передать суровую красоту пустынных степей. Подвластны были его кисти и величественные картины природы — водные просторы, могучие горные хребты (см. стихотворение «Горы Чжуннань»).