Читаем Простое воскресное утро полностью

Двумя короткими жестами майор показал сыну, что делать. Тот скользнул под дверь, сжимая в руке нож. Второй нож был в другой ладони, отведенной за голову и вверх — модная сейчас стойка, то ли из капоэйры, то ли из чего-то в этом роде. Рома был молодец — что ж, на это можно было надеяться. Парень был делан отнюдь не пальцем и учился последние три года отнюдь не ботанике. Оружие он выбрал не по длине лезвия, а по качеству стали.

Взволнованный голос за дверью был вовсе не восемнадцати— или двадцатилетний. Здесь они прокололись. Впрочем, заспанному человеку такие детали без разницы.

– Иду, иду!..

Майор пошлепал по полу ногами, одновременно разворачиваясь к двери правым боком, чтобы пропустить поднимающиеся от пола диссектриссы как можно дальше от своего тела. Жена на кухне легла — это хорошо. Плохо было то, что дверь у них хлипкая — в этом городе семье «того самого» Сивого было нечего и некого бояться. Сын скребуще провел по двери ногтями, как бы нащупывая замок. Ну вот…

Свет на кухне уже не горел, а «прихожей» у них сроду не было — не те масштабы у квартиры, на которую может рассчитывать командир батальона. Поэтому у стоявших на темной площадке не оказалось той форы, на которую они надеялись. Но огонь они открыли сразу, как только дверь приоткрылась так, чтобы внутри можно было увидеть силуэт человека. То, что этого силуэта не было, они осознать не успели, — слишком уж были готовы к тому, что он должен там быть. Человеческий мозг — штука интереснейшая и не во всем понятная даже ученым: при желании он достраивает картины сам, без участия зрения.

Выстрел выглядел сдвоенным, но таковым не был — это были два одиночных, прозвучавших практически слитно. В то же мгновение двое пришедших за майором Сивым ворвались в квартиру — рядом, плечом к плечу. Подразумевалось, что они переступили через рухнувшее в прихожей тело и теперь у них было время, чтобы развернуться и переместиться в комнаты или на ту же кухню — туда, откуда пахло теплом остальных обитателей квартиры.

У быстро и уверенно двигающихся, хорошо подготовленных людей такое действие, как перемещение через дверной проем и разворот на новую цель, может занять четверть или треть секунды. Но за этот промежуток времени взревевший в автоматическом режиме «стечкин» вставшего на одно колено майора успел прожевать столько патронов, сколько ему было нужно, чтобы упростить ситуацию хотя бы на ближайший момент. Двое рухнули так же синхронно, как рванулись внутрь. Инерция их движения была настолько велика, что ее не пересилила даже энергия попавших в цель пуль. «Три и две» — машинально определил майор про себя, перекатываясь вбок, под противоположный косяк собственной двери. Правки не потребовалось — но сыну этого видно не было, и он вынырнул из-под защиты стены, нагнувшись над ближайшим к себе телом, хрипящим и дергающимся, как обезглавленный петух в руках крестьянина.

– Дурак!..

Майор все же успел выстрелить в мелькнувшее в находящемся теперь прямо перед ним проеме лицо — но в этот раз он попал уже совсем чудом. Тот, третий, тоже успел выстрелить, однако пуля ушла высоко вверх: прожав спуск до конца, стреляющий был уже мертв. Его тело ударилось затылком о вытертый кафель темной лестничной площадки — и этот тошнотворный звук стал окончательной точкой в событиях нескольких последних минут. Не ошибся, значит. Третий все-таки был…

– Ма-атка… — прохрипел левый из сумевших пройти через его дверь. — Ма-а…

На всех наречиях, кроме разве что грузинского, это слово звучало похоже. Но все же оно звучало по-разному.

– Свет!

Сын бросился к выключателю, и когда стало светло, майор с удовлетворением впитал то выражение, которое находилось на его лице. Ни на секунду не испуг — только хладнокровие. Как будто не третьекурсник, а боец после первой стажировки… а то и после второй. Парень слишком быстро вырос: командировки отца этому, конечно, поспособствовали. Ну и наследственность тоже.

– Ма-а-тка… Ля-ярва…

Правый перестал дергаться — но это все равно были уже просто мышечные судороги, они не значили ничего. В отношении второго майор сначала решил, что он может еще, наверное, выжить.

– Шею!

Из шеи раненого текло не густо: пуля едва прошла под кожей, не тронув ни один из крупнейших сосудов: в противном случае он давно ничего не говорил бы. Рана в груди была гораздо серьезнее — с каждым толчком сердца кровь выпихивала наружу булькающие пузыри. Такие же пузыри капали и с его губ. Пачкали они только свитер, курток на вошедших не было — ни на одном, ни на другом. Сбросили в подъезде?

Ромка зажал рану на шее комом содранной с себя майки, и глаза раненого на какое-то мгновение приняли более осмысленное выражение. Потом он охнул, снова сказал несколько слов и забился под их руками. Несколько секунд ярко-алые брызги летели с его губ в разные стороны, — захлебываясь, он пытался пробить пузырями воздуха заливавшую бронхи кровь.

– Ма-атка… — снова произнес он каким-то удивленно-разочарованным голосом. Это было уже последнее слово: видавший такое не раз майор даже не стал дожидаться, пока умирающий перестанет сучить ногами.