Читаем Письма к незнакомке полностью

Третьего дня я совершил прогулку по реке. По ней сновало множество лодок под парусом, в которых сидели люди всех званий и сословий. Встретилась мне и одна большая лодка, где сидело несколько женщин (довольно низкого пошиба). В определенном месте все эти лодки пристали к берегу, и из самой большой вышел мужчина лет сорока, с барабаном, в который он забавы ради бил. Пока я с восторгом наблюдал, сколь велико чувство ритма у этого зверя, к нему подошла женщина лет двадцати трех, обозвала его чудовищем, заявила, что следует за ним от самого Парижа и что если он не возьмет ее в свою компанию, придется ему в том раскаяться. Все это происходило на берегу, шагах в двадцати от нашей лодки. Человек с барабаном не переставая играл все время, пока брошенная им женщина выкрикивала гневные слова, а затем весьма флегматично объявил, что не желает ее видеть в своей лодке. Тогда она перескакивает в лодку, стоящую дальше всех от берега, и кидается в реку, немилосердно всех нас обрызгав. Невзирая на то, что у меня потухла сигара и как я, так и друзья мои были крайне возмущены ее поведением, мы тотчас вытащили ее, так что она не успела проглотить и двух стаканов воды. Сам же неотразимый предмет столь жгучего отчаяния даже не шевельнулся — только пробормотал сквозь зубы: «А чего ее тащить, раз сама утопиться хочет?» Мы отнесли женщину в кабачок, а коль скоро час был поздний и близилось время ужина, мы препоручили ее заботам хозяйки.

Как это получается, что наиболее безразличные мужчины больше всего любимы? Вот о чем я думал, спускаясь вниз по Сене, вот о чем я думаю и теперь и прошу Вас объяснить мне, если Вам известен ответ на этот вопрос.

Прощайте. Пишите мне чаще, будемте друзьями и простите бессвязность моего письма. Когда-нибудь я объясню Вам причину.

25 сентября <1832>.

Ваше письмо застало меня в скверном состоянии: я хвораю, расположение духа — хуже некуда, да и дела наискучнейшие отнимают у меня все время, так что лечиться возможности нет. Вполне вероятно, что у меня — воспаление легких, оттого и настроение такое дурное. Однако ж я намереваюсь поухаживать за собою и через несколько дней выздороветь.

Решение мое созрело. Я остаюсь на октябрь в Париже, надеясь, что и Вы приедете сюда. Встретитесь Вы со мною тогда или не встретитесь — это уж как пожелаете. Вина вся ляжет на Вас. Вы говорите об особых причинах, мешающих Вам со мною свидеться. Я уважаю тайну и не стану требовать у Вас объяснений. Я лишь прошу сказать мне really truly если у Вас имеются на то какие-то мотивы. Быть может это ребячество, не более? А возможно Вам наговорили обо мне дурного, и Вы все еще под этим впечатлением. Но напрасно Вы мен^ боитесь. Природная осторожность, без сомнения, в большой мере влияет на Ваше нежелание видеть меня. Однако ж не тревожьтесь: влюбляться в Вас я не стану. Несколькими годами раньше такое могло бы еще случиться, ныне же я слишком стар и слишком был несчастлив. Влюбиться я бы уже не мог, ибо фантазии мои привели меня к немалым desenganos ²* в любви. Чувствуя, что вот-вот влюблюсь *, я уехал в Испанию². Это был один из благороднейших поступков в моей жизни. Особа, из-за которой я отправился в путешествие, так ничего и не узнала. А меж тем, оставшись, я совершил бы, верно, величайшую глупость: я предложил бы женщине, достойной всяческого счастия, какое только бывает на этом свете, повторяю, я предложил бы ей в обмен на утрату всего, что ей дорого,— лишь нежность, которую сам я ни в коей мере не считал равною той жертве, какую она, возможно, согласилась бы принести. Вы помните мою заповедь: «Любовь извиняет все, только надобно твердо знать, что она есть». Можете не сомневаться: это правило куда тверже тех, какие проповедуют Ваши друзья-методисты. Вывод же таков: я рад был бы встретиться с Вами. Быть может Вы приобретете истинного друга, а я, быть может, найду в Вас то, что давно уже ищу,— женщину, в которую я не влюблен, но к которой могу питать доверие. И тогда мы оба, возможно, выиграем от более близкого знакомства. Однако ж поступайте, как подсказывает Вам величайшая Ваша осторожность.