Читаем Орёлъ i соколъ полностью

Боинг задрожал, казалось чуть не юзом сносимый теперь тягой двигателей.

Отпустил тормоза.

И тяжелый Боинг побежал.

Побежал, побежал…

И вот, легкий отрыв…

И Боинг задрав свою тупую морду к белесым облакам, уже летит. Летит, послушный штурвалу в Гешкиных руках. …

Лена Загальская обслуживала салон бизнес-класса.

Здесь, как всегда, пассажирами по преимуществу были мужчины средних лет.

Бизнесмены, артисты, спортсмены, а может и политики.

В прошлый раз у нее в салоне два депутата государственной Думы летели. А оттуда – из Шёнефельда – известная пара фигуристов – олимпийские чемпионы с показательных выступлений возвращались.

В этот раз особенно приметных и публично-знакомых Лена в салоне не приметила.

Как не приметила и особо подозрительных, вызывающих тревогу.

Ах, сколько у них было этих занятий с фэ-эс-бэшниками, как распознать террориста, да как действовать, как обезопасить кабину экипажа, как предупредить и вызвать вооруженного оперативника, находящегося в салоне эконом класса…

Но на этот раз среди пассажиров ее салона никто подозрений не вызывал.

По списку – пятеро с русскими фамилиями, славянской внешности с интеллигентными лицами, вполне внушающими доверие.

И четверо граждан Германии -наверное, ассимилированные турки. Эти – скорее всего бизнесмены. Вели себя естественно, подозрений никаких не вызывали. И на мусульман правоверных совсем не были похожи, потому как еще во время выруливания самолета на полосу попросили по стаканчику виски. Турки чисто говорили по-немецки и шутили с Леночкой, заигрывали, не переходя при этом границ дозволенного…

Поэтому, когда машина оторвалась от полосы и пол в салоне резко наклонился, Лена Загальская спокойно расслабилась в своем служебном кресле, чтобы переждав первые две минуты резко-крутого набора высоты, приступить к своим обязанностям старшей стюардессы, и первым делом – приготовить командиру чашечку его любимого "эспрессо".

Лена была скорее удивлена, чем напугана, когда ее волосы, вмиг намотанные на волосатую руку одного из турецких бизнесменов, оттянули ее голову назад, открывая ее лебединую шейку для плотно приставленной к ней острой режущей грани пластмассового ножа.

– Открывай дверь в пилотскую кабину, быстро, – на чисто русском языке влажно шептал ей в ухо турок-бизнесмен, – у тебя ведь там внизу в Москве дочка шести лет, Анечка зовут… наши братья ее в залог уже у тебя забрали теперь, она ведь сегодня у тебя должна была с бабушкой на занятия по английскому языку пойти, так ведь? Я правильно говорю? Так она теперь не на английском языке, она у наших братьев вместе с бабушкой. Хочешь, чтобы они живыми осталась? Тогда веди нас в кабину. ….

Правач Гена Семенов плыл в собственной крови.

Сквозь полу-открытые веки, уже умирая, он видел, как их Боинг с по-максимуму выпущенными закрылками, на минимальной скорости буквально парил над кварталами Москвы. В проходе между креслами бездыханный – лежал командир – Иван Афанасьевич.

А в командирском кресле сидел чужой.

– Сорок два полста четвертый, сорок два полста четвертый, – все время слышалось в наушниках, – сорок два полста четвертый, сорок два полста четвертый, что у вас происходит?

А Гена не мог ответить, его горло было практически надрезано.

Он булькал.

Он хрипел кровью, умирая в своем правом кресле.

А в командирском – слева – сидел чужой.

И он правил прямо на Останкинскую башню.

Ах, как быстро она приближается, как быстро…

Попадет он мордой в ресторан "Седьмое небо" или не попадет? – подумал вдруг Гена…

Попал, – подумал уже умирая.

Попал… …

По улице Чехова шел гон на гаишника… Гаишник убегал… Плохо убегал, потому что толпа его явно догоняла. Даже и не старалась догнать, но тем не менее – догоняла…

Двое товарищей гаишника уже лежали неживые на зимнем асфальте. Один с неестественно свернутой на спину головой и с открытым переломом голени, с торчащей из разорванной штанины белой костью, словно как в каком-то мясном магазине на прилавке что ли…

А другой лежал с торчащим из темени воткнутым в голову арматурным обрезком.

Кровищи на асфальт из башки натекло – черная такая кровища, густая, совсем не такая, как в кино показывают…

Гаишника все-таки поймали.

Толпа хохотала, роготала, глумилась…

– Тащи его к столбу, тащи его сюда родимого!

– Веревка, ребята, веревка у кого есть? Давай веревку!

– У меня в багажнике буксирный конец есть, сейчас принесу!

– Неси скорее, пока этот еще тепленький!

Гаишник был толстый, крупный такой гаишник…

Трепыхался, вырывался…

– Жить то хоцца? – глумливо спрашивал один из толпы вязавших, – ничего, ничего, потерпи, как и мы терпели!

Один конец принесенной буксирной веревки перекинули через верхнюю дугу уличного фонаря.

– Ребята, ребята, машину, Жигули вон те гаишные подтолкните сюда, на крышу, на крышу его родимого…

Накинули петлю.

Гаишник дергался, хрипел, рычал…

– Иш ты гад, кусается!

– Ничего, Сейчас кусаться перестанет…

Гаишника поставили на крышу. Натянули буксирную веревку. Замотали свободный конец вокруг столба.

– Отталкивай машину, отталкивай, ребята!

Крыша Машины выскользнула из под семенящих по ней ног толстого гаишника.

Трос дернулся…