Читаем Николай Львов полностью

А пока рядом с Соймоновым бродил по набережным и улицам Петербурга неискушенный юноша,

который, по словам его первого биографа, «явился в столицу в тогдашней славе дворянского сына, то

есть лепетал несколько слов французских, по-русски писать почти не умел и тем только не дополнил

славы сей, что, к счастью, не был богат и, следовательно, разными прихотями избалован не был».

Но одно качество отличало Львова от множества молодых людей, подобно ему прибывших для

прохождения службы в гвардейских полках, — его безграничная жажда знаний.

В. Л. Боровиковский. Портрет А. Менеласа.

* * *

Вскоре после приезда Львова в Петербурге по инициативе весьма просвещенного по тем временам

человека — А. И. Бибикова, командовавшего Измайловским полком, была открыта полковая школа,

завоевавшая затем славу одной из лучших школ этого рода. Она готовила офицеров для армии.

Но в первую очередь здесь приходилось обучать грамоте и арифметике «бывших тогда в гвардии в

великом числе малолетних из дворян унтер-офицеров». Их зачисляли в специальные кадетские роты

и распределяли по классам.

Один из современников и однополчан Львова Г. С. Винский оставил в своих мемуарах описание

«церемонии» поступления в эту школу. Он приехал в Петербург весной 1770 года и был представлен

А. И. Бибикову. «Сей, заглянув в бумагу, тогда же ему врученную, что верно была моя челобитная, —

пишет Винский, — спросил меня, где я учился, и, отдавая бумагу стоявшему подле него офицеру,

сказал: «в школу». Отходя только от него, я увидел, что все его комнаты набиты офицерами и унтер-

офицерами, томящимися в двух передних, которые проходя, как полумертвый, я слышал со всех

сторон слово — недоросль... Снабженный аспидной доскою и грифелем, я был введен и помещен

между учащимися сложению». Возможно, что именно так был принят в школу и «недоросль»

Николай Львов.

Школьная программа была насыщенной. Помимо российской грамматики будущим офицерам

преподавали математику, артиллерию, фортификацию, географию, французский и немецкий языки,

рисование, фехтование и «прочие приличные званию их науки». При этом следует отметить, что

преподавание языков было поставлено очень серьезно, настолько, что некоторые молодые люди,

овладевшие ими в совершенстве, подобно Львову, могли служить потом в Коллегии иностранных дел.

В полковой школе Львов увлекся вопросами литературы. Вскоре около него образовался кружок,

где читали и обсуждали новые произведения русских и иностранных авторов, а также выносили на

общий суд собственные стихи и переводы. Члены этого кружка выпускали рукописный журнал,

названный по числу участников «Труды четырех разумных общников», состоял он из оригинальных

стихотворений и переводов. Журнал этот, в настоящее время известный по одной из копий, отражал

круг интересов и вкусы его составителей. В одной из автоэпиграмм Львов дал беглую и шутливую

зариеовку своей полковой жизни:

Итак, сегодня день немало я трудился:

На острове я был, в полку теперь явился.

И в школе пошалил, ландшафтик сделал я;

Харламова побил; праздна ль рука моя?

Я Сумарокова сегодня ж посетил,

Что каменным избам фасад мне начертил.

И Навакщекову велел портрет отдать,

У Ермолаева что брал я срисовать...

Из этого отрывка ясно, что интерес к изобразительному искусству и архитектуре не был чужд

Львову уже в ту пору: он рисует и «ландшафтик», и портрет, а кроме того, ему зачем-то понадобился

фасад каких-то «каменных изб».

Можно предполагать, что Львов исходил Петербург вдоль и поперек, теперь уже внимательно и

заинтересованно приглядываясь к его сооружениям и ощущая неповторимое обаяние этого города.

Город рос на глазах.

В соответствии с новыми веяниями эпохи, с требованиями разумности, естественности в жизни и

в искусстве, впервые высказанными французскими просветителями и подхваченными в

прогрессивных кругах всех стран Европы, начинает изменяться и характер архитектуры — она

становится более строгой, рациональной и сдержанной. Художественным идеалом нового поколения

зодчих делается античность, правда, чаще всего преломленная сквозь призму творчества итальянских

архитекторов эпохи Возрождения: Андреа Палладио, Джакомо Бароцци да Виньола, Виченцо

Скамоцци и других. Это новое направление получило название классицизма.

В Петербурге тогда стоило прогуляться хотя бы только по Дворцовой набережной, чтобы воочию

убедиться в существенных переменах. Всего через два года после окончания работ по сооружению

Зимнего дворца — типичного творения середины века, поражавшего великолепием и разнообразием

отделки, — Жан Батист Валлен-Деламот строит рядом с ним строгий по своим пропорциям и

сдержанный в декоративном убранстве павильон для размещения коллекций Эрмитажа. Повторив

высоту поэтажных членений дворца, автор тем не менее придал своей постройке совсем иной