Читаем Нерушимый 5 полностью

Только уселся на лавку — автозак рванул с места, и я опять чуть не свалился, выругался. Ехали мы минут пять. Я и объяснение происходящему найти не успел, как уже выходить пора. Омоновцы вытащили меня из машины, словно я буйный или особо опасный, и в сопровождении трех милиционеров направились к зданию МВД.

Вопреки моим ожиданиям, вглубь ментовки мы не пошли, а начали спускаться в цоколь. Перед решетчатой дверью омоновцы остановились, передали какие-то бумаги ментам, и уже они меня завели в куцый коридор. Слева и справа были по две бронированные двери с окошками.

Камеры предварительного задержания, в нашей России именуемые Изоляторами временного содержания. Память подсунула информацию, что меня могут тут продержать двое суток, а потом должны либо отпустить, либо предъявить обвинение и отправить в СИЗО.

— Товарищ сержант, — обратился я к молодому менту, похожему на кота, — мне нужно позвонить.

— Не положено, — отрезал он.

В принципе, один звонок Тирликасу — и можно считать, что недоразумение исчерпано. Но не дают телефон, сволочи! Беспредел какой-то: ни обвинения, ни допроса по протоколу.

— Может, хоть вы расскажете, за что меня задержали? — спросил я у ментов.

— Р-разговорчики! — в голосе безобидного на вид сержанта прозвучала явная угроза.

— Придет время — узнаешь, — сжалился второй сопровождающий.

— Долго ждать не придется, — брякнул сержант.

Омоновцы, передав меня ментам, ушли, а те обыскали меня еще раз, отперли ближайшую камеру, сняли наручники и затолкали туда. В нос ударила вонь немытого сортира и грязных тел, аж глаза начали слезиться. Бронированная дверь лязгнула, отсекая от привычного мира, как пасть голодного монстра, рассчитывающего меня переварить.

Я осмотрел камеру. Возле двери — толчок, отгороженный от умывальника шторой. Три двухъярусные кровати с одной стороны, три с другой. Ни одной — у параши. Возле параши — длинный стол, где задержанный с подбитым глазом и в перекошенной майке хрустел огурцом. На нижней койке восседал здоровенный усатый цыган в цветастой рубахе и читал газету. Башка, как бочонок, шея бычья, усы смоляные, пузо — рюкзак альпиниста.

На койке напротив печалился растрепанный парень, похожий то ли на хипака, то ли на геолога, то ли на поэта.

— Ночью кипеш, днем кипеш, — с верхней полки прохрипел мужик, замотавшийся в одеяло, как в кокон. — И свет этот долбанный не гаснет, у-у-у! Когда ж я высплюсь!

Всего было восемь задержанных, я — девятый, пятеро спали, отвернувшись и накрыв голову кто — одеялом, кто — подушкой. Пришла мысль, что раз мне не выдали белье, значит, долго мариновать не планируют.

— Здорово, — буркнул я — трое не спящих кивнули в ответ и сразу же потеряли ко мне интерес.

В прошлый раз хотя бы понятно, за что меня задержали. Сейчас же — просто так, блин! Лизу еще напугали. Что в той реальности, что в этой менты охреневшие. Захотелось как-то их наказать. Шуйского натравить или Витаутовича. Нет, лучше Вавилова! Жаль я номера его не знаю. Хотя что это я, башкой приложился и совсем очумел. Лиза, наверное, ему уже звонит, и с минуты на минуту меня выпустят.

Не замечая того, я начал метаться по камере туда-сюда, как тигр в клетке.

— Не мельтеши. Голова кружится, — прогудел цыган, не отрываясь от газеты.

Я сел напротив пожирателя огурцов, облокотился о стол, подпер голову. Почему Вавилов ничего не делает? Или Лизу тоже загребли? Она уже десять раз могла позвонить деду!

Или с ней что-то случилось? Воображение нарисовало картину: красивая полуголая девушка только из душа, толпа вооруженных мужиков… Я мотнул головой. Нет, не посмеют, не девяностые на дворе. В конце концов, генерал Вавилов может просто не ответить на вызов: не слышит, спит, на совещании — да мало ли что.

Лиза обязательно дозвонится. Меня непременно отсюда выпустят.

Заскрежетал ключ в дверном замке — я встал, уверенный, что пришли за мной. Открыли бронированную дверь, решетчатую — пока нет. Появился уже знакомый молодой сержант с кошачьими глазами и похожий на мейнкуна, только кисточек на ушах не хватало. Прищурился недобро и рявкнул мне:

— А ну пошел на место!

Я опешил, сообразил, что они не по мою душу, сел, где сидел, сжал кулаки. Да что ж такое! Мейнкун указал на пожирателя огурцов с подбитым глазом:

— Кабанов! На выход!

Мужик вскочил, усиленно заработал челюстями и потопал к выходу с набитым ртом. Пытающийся уснуть жалобщик заворочался на верхней койке, застонал.

Когда меня повязали, назвали по имени, с чего я взял, что я тут по ошибке? У меня стадия отрицания? В голове не укладывается! Что такого страшного я мог сделать, что за мной прислали спецназ? По чьей наводке? А если это поклеп — кому я дорогу перешел?

Примерно через полчаса тот же мент-мейнкун пожаловал за мной. Теперь, помимо еще двоих в милицейской форме, с ним пришел тип, одетый по гражданке, похожий то ли на морскую свинку, то ли на вомбата — маленький, сбитый, какой-то пегий, в пигментных пятнах. Видя, как я вразвалочку направляюсь к выходу, Мейнкун скомандовал:

— Лицом — к стене, руки за голову, и без глупостей!