Читаем Неоригинальный полностью

Он подошел и кинул пред нею на стул маленькую бумажку, сложенную в виде маленькой записочки.

Варя. Господи!

Голос Аглаи. Гаврила Ардалионович! Убедившись в вашем добром расположении ко мне, решаюсь спросить вашего совета в одном важном для меня деле. Я желала бы встретить вас завтра, ровно в семь часов утра, на зеленой скамейке. Это недалеко от нашей дачи. Варвара Ардалионовна, которая непременно должна сопровождать вас, очень хорошо знает это место. А.Е.

Варя. Поди, считайся с ней после этого!

Как ни хотелось пофанфаронить в эту минуту Гане, но не мог же он не выказать своего торжества, да еще после таких унизительных предреканий Ипполита. Самодовольная улыбка откровенно засияла на его лице, да и Варя сама вся просветлела от радости.

Варя. И это в тот самый день, когда у них объявляют о помолвке! Поди, считайся с ней после этого!

Ганя. Как ты думаешь, о чем она завтра говорить собирается?

Варя. Это всё равно, главное, видеться пожелала после шести месяцев в первый раз. Слушай же меня, Ганя: что бы там ни было, как бы ни обернулось, знай, что это важно! Слишком это важно! Не фанфаронь опять, не дай опять промаха, но и не струсь, смотри! Могла ли она не раскусить, зачем я полгода таскалась туда? И представь: ни слова мне не сказала сегодня, виду не подала. Я ведь и зашла-то к ним контрабандой, старуха не знала, что я сижу, а то, пожалуй, и прогнала бы. На риск для тебя ходила, во что бы ни стало узнать…

Опять крик и шум послышались сверху; несколько человек сходили с лестницы.

Варя. Ни за что теперь этого не допускать! Чтоб и тени скандала не было! Ступай, прощения проси!

Но отец семейства был уже на улице. Коля тащил за ним сак. Нина Александровна стояла на крыльце и плакала; она хотела было бежать за ним, но Птицын удержал ее.

Птицин. Вы только еще более поджигаете его этим, некуда ему идти, чрез полчаса его опять приведут, я с Колей уже говорил; дайте подурачиться.

Ганя. (папаше) Что куражитесь-то, куда пойдете-то! И идти-то вам некуда!

Варя. Воротитесь, папаша! Соседи слышат.

Генерал остановился, обернулся и простер свою руку.

Генерал Иволгин. Проклятие мое дому сему!

Ганя (со стуком запирая окно). И непременно на театральный тон!

Соседи действительно слушали. Варя побежала из комнаты.

Когда Варя вышла, Ганя взял со стола записку, поцеловал ее, прищелкнул языком и сделал антраша.

Общий свет над сценой гаснет, луч света сопровождает Ганю, покидающего сцену вприпрыжку.

Большой экран над сценой. На экране попеременно крупным планом Ганя, Лебедев и генерал Иволгин.

Ганя. Так что же после этого, выходит по вашему, что железные дороги прокляты, что они гибель человечеству, что они язва, упавшая на землю, чтобы замутить "источники жизни"?

Лебедев. Не железных путей сообщения, а всего того направления, которому железные дороги могут послужить, так сказать, картиной, выражением художественным. Спешат, гремят, стучат и торопятся для счастия, говорят, человечества! «Слишком шумно и промышленно становится в человечестве, мало спокойствия духовного», – жалуется один удалившийся мыслитель. «Пусть, но стук телег, подвозящих хлеб голодному человечеству, может быть, лучше спокойствия духовного», – отвечает тому победительно другой, разъезжающий повсеместно мыслитель, и уходит от него с тщеславием. Не верю я, гнусный Лебедев, телегам, подвозящим хлеб человечеству! Ибо телеги, подвозящие хлеб всему человечеству, без нравственного основания поступку, могут прехладнокровно исключить из наслаждения подвозимым значительную часть человечества, что уже и было…

Генерал Иволгин. Я видел настоящего толкователя Апокалипсиса, покойного Григория Семёновича Бурмистрова, тот, так сказать, прожигал сердца. И, во-первых, надевал очки, развертывал большую старинную книгу в черном кожаном переплете, ну, и при этом седая борода, две медали за пожертвования. Начинал сурово и строго, пред ним склонялись генералы, а дамы в обморок падали, ну а этот заключает закуской! Ни на что не похоже!