Читаем Любовь Муры полностью

В то время почти не было телефонов. Уж междугородные-то звонки были практически недоступны. Письменное общение оставалось единственным — для людей, разделённых порядочным расстоянием. (Мура писала каждый вечер по три-четыре письма разным людям, — это было для неё совершенно естественно.) Эпистолярная языковая конвенция была в полном ходу — она сохранялась, жила, модифицировалась. Она дышала и наполнялась реальными чувствами. Ещё десять-двадцать лет — и она начнёт приобретать некий дух затхлости, а там и музейности… Сейчас — при бурном развитии электронной почты и эсэмэсок — старая конвенция быстро рушится — уже разрушена, — но это не значит, что никакой конвенции нет вообще, — новая конвенция в становлении, она всё ясней прорисовывается: уже можно видеть ряд обязательных правил, действующих при такой переписке (хотя на поверхностный взгляд может казаться, что люди обрели абсолютную языковую свободу). Это вопрос отдельного — весьма интересного — филологического исследования. Я лишь хочу здесь отметить, насколько Мура была свободна внутри эпистолярного языка своего времени. Она не нарушала условностей, поскольку ощущала их как необходимую среду обитания. Вернее сказать, она её вообще не ощущала, и — уж подавно — не думала о ней. Перед ней была только та «простая» (иногда очень непростая) конкретика, которой надлежало быть выраженной. И она передавала её Ксене с непосредственностью, которая потрясает и увлекает за собой, заставляя забывать о форме старого письма, может быть, жёсткой теперь для нас и неудобной. У Муры несомненно был эпистолярный дар. Не зря Ксеня называла её письма «увлекательными», перечитывала их и с такой неохотой и так выборочно уничтожала, поддаваясь на Мурины просьбы. У самой Ксени такого дара очевидно не было…

14/XI. Вечер.

Моя хорошая, моя родная Ксеничка!

Итак, я дома, но как я разочарована, а чем и сама не знаю! Убого всё вокруг. Не могу только лишь наглядеться на своё сокровище Идуську, её изуродовали стрижкой, но для матери ребёнок всегда хорош. Первым моим движением по приезде было — разбор полученных за время отсутствия писем, в надежде, что застану от Вас хоть несколько слов. Но увы! Почему Вы так пренебрегаете мной? Пожалуйста, не делайте своего брезгливого «je m’en fiche!» по отношению ко мне. Пишу это письмо наугад, навряд ли оно застанет ещё Вас в Крыму. Вначале решила было написать через несколько дней в Москву, но не выдержала и сейчас несмотря на большую усталость (ведь я часа 3 назад приехала!) пишу Вам.

Москва выжала меня, как лимон, бегая от утра до вечера по городу, я там просто ослабла. Мама надо мной хнычет, я ей уж сказала, что меня ожидает, и сама с трепетом жду своей Голгофы, боюсь этого момента, хоть бы не умереть! Не смейтесь надо мной, страх отнимает остаток разума.

Деньги вышлю Вам завтра или послезавтра.

Меня, наконец, пугает Ваше молчание, что с Вами? Не заболели ль Вы? Осведомилась бы я о Вашем самочувствии у кого-нибудь из Ваших соседей, но просто неудобно, и без этого моя привязанность к Вам смешила кое-кого, напр. Аню. Может быть, Вы утеряли мой адрес? Наивное предположение, не правда ли? Но всё-таки я не сомневаюсь, что Вы меня не обидите настолько и дальше напишете.

Завтра начинаю «свой трудовой день», но без горенья, а пожалуй, с отвращением и тоской. Если не включусь и дальше в работу — буду несчастным человеком, работать без радости — я не могу.

23/XI.

Ксенюш, родной мой!

Придя, как все эти дни, домой обозлённой и подавленной, я ещё больше была огорчена от отсутствия известий от Вас и вдруг — о, радость! — мама, выйдя в коридор, находит Вашу открытку. Спасибо, детка, за неё. Это время, тяжёлое для меня время — не оставляйте меня. Я наделала много нехороших вещей, о которых гадко вспоминать и которые, увы, нельзя и выправить, пока время не затушует мои «милые проделки»… [Слова «тяжёлое для меня время» и «я наделала много нехороших вещей» Ксения подчеркнула красным карандашом. — Н.Б.]

В Москву я Вам послала одно объёмистое письмо — это накопленные впечатления нескольких дней. Не знаю, как приняли Вы его, не «занудило» ли оно Вас? [Это письмо отсутствует. Видимо, не дошло. — Н.Б.]

Самый процесс писанья к Вам, как форма общения с Вами, хотя и не даёт полного удовлетворения, но всё-таки мне мил, вот поэтому я слишком обильна в своих письменных излияниях.