Читаем Летний сад полностью

… Низкое, серое, словно каменное небо нависло над болотами и лесами. Кое-где, среди мшистых, ярко-зеленых кочек и низкорослого болотного кустарника, тускло поблескивают озера. Над трясиной, заросшей осокой и хвощами, тучами вьются комары. По вечерам ядовитый туман сплошной пеленой окутывает это гиблое место. Тянется он с озер и болот, с широкой реки, что течет меж невысоких зыбких берегов. Видно, из-за этих берегов, из-за топей, лежащих окрест них, и получила она свое, так привычно красиво звучащее для нас, а по сути такое несправедливое название: ведь „Нева", или по-фински „Нево", означает „болото". Как рассказывали Петру местные рыбаки, эта многоводная капризная река причиняет им немало хлопот и горя. Каждые несколько лет, в осеннюю ветреную пору, выходит она из берегов и все вокруг потопляет. Потому ни отцы их, ни деды никогда не строили здесь настоящих прочных домов; по их примеру и сами они ставят лишь маленькие деревянные хижины. И чуть только почуют, что наводнение приближается - а на то есть у них свои приметы, - быстро разбирают избы по бревнышку. Вяжут бревна и доски в плот, покрепче к дереву его прикрепляют, а сами, со всеми чадами и домочадцами, да немудреными пожитками, грузятся в лодки и плывут вверх по течению, туда, где местность повыше -благо ветер-то воду с моря несет и лодки гонит. Когда ж Нева угомонится, возвращаются они на насиженные места и снова собирают свои домишки из тех же бревен.

Знал Петр, конечно, и о том страшном бедствии, что случилось в здешних местах всего двенадцать лет назад: в 1691 году такая высокая вода была, что весь край до самого Ниеншанца залило. Все знал и все понимал. Не раз, должно быть, окидывая взглядом неприветливые, унылые берега, думал о том что неспроста, видно, ни новгородцы - старые хозяева этих земель, ни захватчики - шведы даже и не помышляли на невских островах большие города ставить. Немало трудов потребует его затея. Но сколь важна она для блага России!

Согнанные со всех концов земли русской, в каждодневной упорной борьбе с природой, неся порой тяжелые потери, свершали свой неприметный и беспримерный подвиг тысячи строителей Петербурга.

За клином клин,

К доске - доска.

Смола и вар. Крепите сваи,

Чтоб не вскарабкалась река,

Остервенелая и злая…

Зубастой щекочи пилой,

Доску строгай рубанком чище.

Удар и песня…

Над водой -

Гляди - восходит городище…

Была у Петра такая привычка: мир ли, война - а из пятидесяти трех лет своей жизни воевал он примерно тридцать, - первым обучался он всякому новому делу, чтобы пример подавать, а потом и других учить. Подвижный, вечно куда-то спешащий, вечно куда-то едущий, из конца в конец исколесивший Россию и многие чужие края, он успевал всем заниматься, во все вникать. „Время яко смерть, - любил он повторять, - про-пущение времени смерти невозвратной подобно". И возводя на приневских болотах свой „парадиз" - рай, как называл он будущую столицу, Петр был верен себе: его исполинскую фигуру (роста он был 2 метра и 4 сантиметра) можно было видеть повсюду - и на бастионах Петропавловской крепости, и на только что заложенной Адмиралтейской верфи, и на соседнем с Заячьим, Городском острове, где поначалу строился город. Без его участия ничего не делалось, нигде не обходилось. Как рубить просеки в лесу и дороги прокладывать, как каналы рыть, куда землю и камни сыпать, чтобы топи сушить, где кому строиться, где какому зданию быть, - все сам решал. И уж, конечно, сам выбирал место для своего летнего дворца и сада, первого сада в Петербурге.

Облюбовал же Петр именно этот участок на левом берегу Невы, видно, прежде всего потому, что был он давно обжитым. Еще при шведах, в 60-х годах XVII века, стояли здесь деревянные строения; позднее принадлежал он шведскому майору Конау, построившему в своих обширных владениях мызу с садом. К тому же мыза Конау была довольно далеко от шума и грохота стройки Петропавловской крепости, а Петр, хоть и великан, и силой обладал богатырской, страдал тяжелым нервным расстройством, просыпался от малейшего шороха. Ночью мимо его дворца запрещалось не только ездить, но даже ходить.

Вероятно, еще и потому особенно приглянулось Петру это место, что почти со всех сторон было окружено оно водой, страстно любимой им стихией. Недаром у самого Финского залива построит он вскоре и дворец в Стрельне, и свою парадную резиденцию Петергоф, где у стен любезного его сердцу Монплезира ие умолкая плещутся голубовато-серые холодные волны.