Читаем Красный вервольф 3 полностью

— Ой, да вот еще, глупости, — Марта махнула рукой. — Расскажи лучше, что снаружи происходит. Мне никто ничего не рассказывает, говорят, что волноваться мне нельзя, надо выздоравливать.

— Я принес тебе свежий номер газеты, — сказал я. — Пишут, что…

— Что сделали с этим… С этим… — лицо Марты стало злым, глаза прищурились. Кажется, она перебирала в голове весь список доступных ругательств, выбирая самое грязное.

— Было публичное разбирательство, — сказал я. — Меня туда не пустили, но потом рассказали, что там произошло. После допроса он признался, что первый ребенок тоже не Каролины. Что они с самого начала знали, что у нее не может быть детей, вот и придумали этот… Гм… Проект.

Про это заседание мне рассказал Юрген, который там был, разумеется. Мероприятие получилось шумным и очень скандальным. Туда пришлось даже вызывать охрану, чтобы Рашера прямо там не застрелили. Оказывается, он с этим своим обещанием фертильности женщинам за сорок очень много кого задел за живое. Любому эсэсовцу чтобы вступить в брак, требовалось персональное разрешение Гиммлера. А тот искренне был убежден, что брак нужен только и исключительно для того, чтобы истинные арийцы размножались. И крайне неохотно позволял жениться на женщинах старше тридцати. Кого-то перспектива женитьбы на юных белокурых феях радовала, а кто-то наоборот печалился, что не может узаконить отношения со своими «боевыми подругами». И вторые как раз рассчитывали на Рашера. И ждали этого его «дара». В общем, когда секретарь зачитал его показания, один из офицеров выхватил оружие и чуть не пристрелил его прямо в зале. Завязалась потасовка, но все быстро закончилось. Горячий штурмбаннфюрер пришел в себя, попросил прощения и начал требовать суда по всей строгости. Мол, был напуган, пристрелить его сейчас было бы милосердием, а это совсем не то, что требуется этому мошеннику.

— И что теперь? Его расстреляют? — жадно спросила Марта.

— Решение отложили, — сказал я. — О, милая, поговаривают, что там произошла целая драматическая история… — Я пересказал Марте слова Шалтая, в паре мест чуть приукрасив. Она слушала с блестящими глазами. — В общем, пока его посадили в кутузку обратно. Продолжат дознание, чтобы выяснить, где он еще Великому Рейху наврал. И подождут решения Гиммлера.

— О, рейхсфюрер приедет в Плескау? — Марта сделала попытку приподняться, но ее личико тут же скривилось от боли.

— Пока ему просто составили донесение, — сказал я. — А приедет или нет, мы узнаем позже.

— Граф отложил поездку в Царское Село? — спросила Марта.

— Нет, — я покачал головой. — Просил пожелать тебе скорейшего выздоровления, но завтра мы уезжаем. На поезде.

— Я буду скучать… — Марта взяла меня за руку и сжала пальцы.

— Выздоравливай быстрее, — с как можно большей теплотой сказал я. — А то граф твою работу на меня переложил.

— Ах ты!.. — Марта сделала большие глаза. — Так вот, значит, как ты по мне скучаешь?! — она тихонько рассмеялась, потом снова поморщилась. — Не надо, не смеши меня, мне больно пока смеяться.

Я посидел у нее еще полчасика, пересказал свежие сплетни из комендатуры. Ничего важного. Кто-то подхватил сифилис и пытался этот факт скрыть, но не удалось. Глава канцелярии застал свою жену с русским любовником. Молодежь устроила вечеринку и ночью затащила на крышу театра овцу. Обычное дело, в общем.

Я вышел из госпиталя и посмотрел на часы перед биржей труда. Почти четыре часа дня. Граф отпустил меня сегодня пораньше, чтобы я зашел поведать Марту. Зато завтра велел явиться к шести утра. С вещами. Потому что мы уезжаем в Царское Село на несколько дней. На три. Или четыре. Граф не определился.

Я вздохнул и покрутил головой. Наташа сказала, что придет на рыночную площадь в половину пятого и велела подождать ее у аптеки. Значит у меня есть еще полчасика, можно перекусить чего-нибудь. А то, что-то мне подсказывает, что Наташа меня вовсе не на свидание пригласила.

Ну что ж…

Я решительно зашагал к площади. Кто-то говорил, что там открыли недавно новую закусочную, надо бы проверить, чем там кормят.

Торговцы уже разошлись, их рабочий день принудительно завершался в три часа. Рубин скучал, подперев руку кулаком и глазел куда-то в сторону. Я остановился у него за спиной и тоже посмотрел, что привлекло его внимание. К площади приближалось три крытых грузовика. Не сказал бы, что это было что-то странное. Здесь то и дело привозили всяких переселенцев, новых солдат и прочий народ из самых разных мест.

Грузовики остановились, фрицы выскочили из кабин.

О, надо же, они помогают кому-то выбираться из кузова! Обычно они в лучшем случае словами подгоняли, в худшем — помогали прикладами. Чего это они такие добрые?