π Я жду реакции Голгота. Он еще не раскрыл рта. Все в нем говорит об отвращении к деревне. Он качает головой, долбит саман пятками. В конце этого чересчур прямого проулка можно увидеть огораживающую деревню стену. Меж домов лютует эффект Лассини. Земля, утоптанная и серая от пыли, за несколько минут покрылась слоем латерита, небо стало цветом как мой метательный диск. Оно — просто растянувшийся ковер из металла, движущийся все быстрее и быстрее. Улицы села окончательно опустели. Некоторым семьям хватило почтения к старикам, чтобы их вернуть. Мы видели, как закрываются одна за другой двери и ставни. Ни взгляда, ни слова для нас. Более мудрые спустились в свои колодцы, люки которых тщательно затворили. Убежищные запираются в тесноте своих пристанищ. И, вероятно, уже молятся богу — или сразу нескольким.
— По моему сигналу перестроиться! Ромб контрахода! Крюки, вы держитесь Стаи с санками под задницей, руками придерживать ремни, никаких разрывов! Снимаемся отсюда удвоенным шагом, контрим прямо на ограждение и валим к проходу. Там остановка и разбираемся!
— Почему нам не попробовать постучаться в люки? Можно было бы укрыться в колодце и дождаться, пока пройдет буря!
‹› Прекрасное предложение, милая Кориолис, но никто в Таране к тебе не прислушается, потому что ты просто крюк, ты контришь сзади в Хвосте и ничего не знаешь о ветре в лицо, ты слишком недолго в орде — это сколько же? едва восемь месяцев. Даже мне, если бы они прислушались ко мне, как к собирательнице и лозоискателю, мне бы они улыбнулись: «Маленькая моя Аой, ты вставай вперед, если так хочешь, и прикрой нас...» А я, понятно, не смогу...
Даже если умирать с брюхом, проткнутым куском деревяшки, — они всегда предпочтут, чтобы это случилось среди ветров, на равнине, чем здесь, внизу, закопанными в колодце, с переломанными под тяжестью балок позвонками. В этом всем не надо искать рационального. Угроза там, снаружи, будет чрезвычайной. Здесь ее можно свести до уровня одомашненной, достаточно было бы выбрать хорошую стену, одну-две я видела, и привязаться. Но нет. Сделаем мы совсем не так. Мы будем орать друг на друга, ну, не сильно и недолго: несколько голосов против, несомненно — Силамфра или Ларко, Альме, конечно, и Свезьеста, который уже напуган видом травм Кориолис. Потом Голгот скажет: «Пошли!» И мы пойдем — потому что он Трассёр, потому что он не ошибался ни разу за тридцать лет, — на фурвент. Вот только сегодня мне очень страшно.
Ω Как только я унюхал блааст, запах морозца, я понял, что он скоро разразится. Я натянул свой кожаный шлем — до самых бровей, застегнул куртку, потуже. Под самое горло. Затем пригнул голову и высунул ее в него. В
‹› Чтобы найти затишье, я уселась и положила голову на плечо Ороши – понаблюдать, как проступают через отверстие в защитном валу силуэты, и как в нем исчезают. Каменный барьерчик с навесом, расположенный в двух метрах от прохода, перекрывает основной поток. До ажурности иссеченный ветрами, он пропускает струйки пыли. По нашим ногам гуляют смерчики, колыхаясь и словно что-то вынюхивая. Бесполезно говорить или спорить, достаточно посмотреть, как кто-то из наших входит и выходит, движется ли он скованно или свободно, насколько напряжены или уверенны гримасы, и видна ли на них надежда. Талвег надолго застыл в проеме, словно вырубленный, в шапке, увенчанной ветромером, и с своим молотком у пояса. Затем он исчез – чтобы вернуться, лицо у него обветренное, борода рыжая, он высыпал под ноги кучу песка, такого мелкого, что пылил, пока тек.
— Я взял образцы. Песок — чистый латерит! Ни кварца, ни слюды, а зернистость, которая на нас валилась последний час, принесло с вала. Значит, на много лиг вверх по ветру ничего нет. Пустыня, ребята! И уж точно никакой деревни.
— Наш ботанист подтверждает? Степ? — бросает Ороши, дыша мне в лицо.
— Да уж. Буш безо всяких чудес: эвкалипт, сколько-то карликовых дубов. И везде шарики перекати-поля. Один и тот же букет тянется две недели. Мы с ним хорошо знакомы.
— Значит, безопасно, если держаться подальше от эвкалиптов?