Читаем Когда все кончилось полностью

— Господи, да вразуми ты неразумного этого! Как же вам здесь может быть хорошо? Здесь жить нельзя! Самые активные, умные, богатые, наконец, они давно уехали, бросив вас на произвол судьбы… Мы — ваши спасатели, понимаете? Это все равно, как если бы вы тонули в океане, от вашего корабля остались одни мачты, за которые вы цепляетесь холодеющими руками, но продолжаете отталкивать спущенную вам со спасательного вертолета лестницу. Это же неразумно, в конце концов!

Парень развел руками, хлопнул себя по бедрам, обернулся вокруг, чтобы привлечь внимание к приезжему идиоту. Но прозрачная кабинка была звуконепроницаема, а в других таких же сидели, склонившись вперед, вслушиваясь внимательно в каждое слово, кивая согласно, его земляки.

— Кто вам сказал, что мы погибаем? Кто вам сказал, что нам нужны спасатели?

— Хорошо. Тогда я вам разъясню еще раз. Мы, цивилизация, приняли решение, что вы — тонете. Вы — погибаете. Нет, еще хуже. Вы больны, заражены, и потому просто не понимаете своей болезни. У вас извращено видение окружающего. Вы можете умереть в любой момент. И вот приходит врач с жизненно необходимой вакциной, а вы толкаете его, выгоняете из дома… Знаете, что делают в таком случае в нормальном мире? Вызывают полицию! И ставят укол все равно!

— Вот это уже другой разговор… То есть, вы еще и угрожаете?

— Никаких угроз, что вы. Это простая констатация факта. Мы — спасатели. Мы хотим спасти вас. И мы вас спасем, даже если для этого придется применять силу. Но сначала мы вывозим тех, кто сам что-то осознает, кто еще в здравой памяти, с кем не надо бороться, кого не надо уговаривать.

Он отодвинул от себя паспорт.

— Идите домой, молодой человек.

— Минутку! Вы штампик-то поставьте!

— Нет.

— Я только что был на приеме в консультационном центре! Поставьте мне свой гребаный штампик!

— Да зачем же?

— Затем, что у нас теперь проверяют документы. Понимаете? Это же так демократично! Без штампика — задерживают. И везут с утра снова к вам. А я уже у вас был. Вот только что. Ставь штамп, гнида заграничная!

— Вот видите, вы злитесь. Вы ругаете. Вы — больны. Ничего, ничего… Походите к нам, поговорите с родителями, посидите в участке, обсудите все с друзьями… У нас есть время. Целый год. Так что — вы свободны. Или я должен вызвать охрану? Вы же не хотите уезжать?

— Не хочу, — плюнул парень под ноги, пряча паспорт в карман. — Не хочу! И хрен вы меня увезете!

— Все уедут, и вы уедете.

— Все уедут — я останусь! — оскалился он. — Останусь и буду жить там, где я хочу!

— Все. Разговор окончен. Следующий! А вас я жду опять завтра с утра. И еще. И еще. И опять. И снова. Пока вы сами не захотите уехать отсюда. Из этой ужасной страны.

Развалины вдали дымились бетонной пылью, сворачиваемой легким ветерком в голубоватые жгуты. Когда все рухнуло, опять обнаружилось, что в швах цемент другой марки. Все обнаруживается, почему-то, обязательно только когда уже все рухнет. А пока стоит, никто, выходит, и не ковырялся. Ну, стоит себе и стоит. Теперь вот горы щебня, плиты, завалы, торчащая арматура и блокпосты на дорогах.

— Сержант, а вон еще какие-то едут.

Сержант, сидящий в мягком кресле в обязательной фирменной голубой каске, поднял бинокль, внимательно рассматривая приближающихся к посту.

— Ну, и что?

Сам он был из русской семьи откуда-то из-под Сан-Франциско. В армию пошел, как рассказывал, чтобы заработать немного и получить грант на обучение в университете. Историю любит, рассказывал. И еще литературу. Акцента у него совсем не было, что интересно. Там у них, говорил, все чисто разговаривают.

А нас призвали по мобилизации, в связи с чрезвычайной ситуацией. Вот и распределили по постам: сержант ихний, то ли от ООН, то ли от ЕС — сейчас и не понять уже, кто тут рулит, а бойцы — наши «партизаны». Кое-как обмундированные, кое-как вооруженные, поставленные под начало такого вот американца.

— Как — что? Мародеры же, сержант! Вон, тележки у них, вещи…

— Слушай, рядовой, — сержант неодобрительно покачал головой. — Ты здесь эксперт, что ли? Или на этих людях написано крупными буквами, что они мародеры? И потом, что ты понимаешь под этим термином? Он у вас в уголовном законодательстве как-то отражен?

— Во, шпарит, — восхитился Вован, не отрываясь от бойницы, в которую торчал ствол его ручного пулемета.

Вован при знакомстве сразу попросил звать его как угодно, но только не Вованом. Вот потому, наверное, Вованом сразу и стал. Прилипло — не отдерешь. А что? Типичный Вован. Здоровый такой, молодой, но уже пузатый, с толстой красной шеей. И злой. Он даже когда улыбается, так и ждешь, что сейчас в зубы врежет.

У него в городе семья осталась, говорят.

— Ну, как…,- тяну я. — Мародер — это тот, кто ворует ценности у мертвых. Так, наверное.