Читаем Испытание. По зову сердца полностью

Конь вздрогнул и подался вперед, но Добров сдержал его и, хлопая по мокрой, дымящейся паром шее коня, ласково приговаривал:

— Ну, ну! Что ты, дурак, шарахаешься? Никому тебя не отдам!..

— И зачем же в такую даль на коне?

— Затем, что коня ни на что не променяю!

Яков Иванович начал было развивать перед этим заядлым кавалеристом мысль о том, что теперь век моторов и рано или поздно слезать с коня придется, но Добров сокрушенно покачал головой:

— Хороший ты был, Железнов, до академии командир, а теперь — никуда!.. Набекрень она тебе мозги поставила. Не от души, а от учености говоришь. Душу конника тебе не понять! — И, выругавшись по своему обыкновению, добавил: — Это ты мог легко расстаться со своей специальностью сапера... А конник коня и клинок не променяет на паршивый гудок. — Он ткнул пальцем в сторону машины, шевельнул поводом, качнулся в седле, и конь послушно пошел рысцой...

Вспомнив об этой встрече, Яков Иванович невольно про себя назвал Доброва чудаком.

Из коридора снова загрохотал его голос: «Замундштучить — и пойдет. Да не только пойдет, а и запляшет!»

Зеркальная дверь отползла в сторону, и в проеме появился ослепленный лучами солнца широкоплечий, стройный Добров.

— Иван Кузьмич, здравствуй! — приветствовал его Яков Иванович.

Добров вначале смутился, не разглядев, кто его окликает, и, прикрываясь от яркого солнца ладонью, подошел почти вплотную.

— Железнов? Здорово! Ты откуда? — И, зажав в своих здоровенных лапах протянутую Железновым руку, не дожидаясь ответа, забасил: — Знаешь, Железнов, после нашей последней встречи чувствую себя перед тобой виноватым... Характер у меня проклятый. Из-за него когда-нибудь сломаю себе голову...

— Ну, чего вспоминать!.. — попытался прервать неприятный разговор Яков Иванович, но Добров продолжал:

— А я не забывал. Сразу же, как ты тогда отъехал, я хотел было, понимаешь, тебя догнать...

Железнов досадливо поморщился:

— Ради встречи давай не будем вспоминать!

— Давай не будем! — Добров хлопнул его по плечу и, кивнув головой в сторону вышедших в коридор Нины Николаевны и Юры, спросил шепотом: — Твои?

— Мои. Жена и сын, — слезая с полки, ответил Яков Иванович. Доставая сапоги, он наклонился, поседевшие волосы упали на лоб, обнажив рубец немного выше правого уха. Добров это заметил. «Боевой товарищ», — подумал он.

— Ты все там, в Бресте, по демаркации границы?

— И да и нет. А вернее сказать — пока не знаю. Собираются назначить меня в штаб округа, в оперативный отдел, а я хочу в строй, — признался Железнов.

— Ага!.. — хлопнув себя по коленям, Добров неожиданно загоготал. — В строй, говоришь!.. А в эту контору не хочешь?.. Правильно делаешь!

Яков Иванович помолчал немного. Его покоробило неуместное сравнение штаба с конторой.

— Если здраво рассудить, то меня и это устраивает. Конечно, больше тянет работать с людьми...

— А здесь, с бумагами, тихо... Скомандуешь им: «В сейф — арш!» — и они моментально там. И спокойно. Чепе не сделают... А люди, они ведь беспокойные, на замок их не закроешь!.. — Добров усмехнулся. — Хотя в большой конторе и спокойно, но я туда ни за какие коврижки не пойду! То ли дело в войсках: на твоих глазах люди растут, мужают, овладевают кавалерийской ездой, ловкостью обращения с клинком. Повел людей в атаку, — Добров покрутил над головой кистью руки, словно держал в ней клинок, — и понеслась за тобой лава. В этом лихом порыве чувствуешь силу... Как бы это сказать?.. силу своего влияния... свою волю, чувствуешь молодость людей, их удалую лихость и сам становишься таким же молодым, лихим и сильным. Кра-со-та!

— Красота-то красота... — Железнов помялся. — Но ты, Иван Кузьмич, зря так обидно говоришь о штабе. Это у тебя, дружище... Только ты уж не сердись на меня, я говорю по-товарищески, от души...

— А ты без реверансов, я не барышня, — перебил Добров, — рубай прямо с плеча!..

— Это у тебя, — Железнов чуть было не сказал «от некультурности», но удержался, — от незнания штабной работы...

— Ее работы, а службы, — поправил Добров.

— Я тоже хочу в строй. И даже очень хочу... А вот Алексашин мне определил другую судьбу: «Вас, товарищ Железнов, — говорит он, — обучили для того, чтобы вы работали над большими оперативными вопросами...»

— Ах, этот Алексашин! — Добров покрутил пальцами свой ус. — Многим он линию испортил!.. Вот вчера получил приказ сдать коней, моего Коршуна!.. Да скорее я помру, чем его отдам!..

Оба закурили и вышли из купе. Железнов остановился у открытого окна. Добров выпустил в окно густую струю папиросного дыма.

— Ну, хорошо, — продолжал он, — я сам знаю, что сейчас век моторов и тому подобное... Ну и формируй, пожалуйста, новые мотодивизии, назначай туда молодежь... — словом, тех, кто на коня сесть боится. Но не трогай нас, конармейцев, не лишай нас любимого дела! — Он круто повернулся к Железнову: — Так нет, сунули в эту мехпехоту да еще говорят: «Радуйся, это тебе честь оказана!..»

— А ведь это действительно честь, Иван Кузьмич, — мягко возразил Железнов. — Ты же знаешь, что у этих войск большое будущее...