Читаем Гибель дракона полностью

— Кто это? — комиссар указал на затопленную дорогу. Там, среди волн, прыгал с камня на камень человек в военной одежде с вещевым мешком за плечами.

— Молодец, — ответил Сгибнев, когда незнакомец, сделав последний, самый большой прыжок, выбрался на берег и, не оглядываясь, торопливо зашагал к штабу. — Новый офицер, вероятно.

Офицер, перепрыгивая ручейки, быстро приближался. Заметив на крыльце старших командиров, одернул гимнастерку, подтянул ремень, поправил на ходу вещевой мешок и взбежал по ступенькам. На промокшей гимнастерке, рядом с орденом Красной Звезды, голубел значок участника Халхин-Голских боев, на полевых петличках зеленели лейтенантские кубики.

— Младший политрук Карпов, — представился он, поднимая к козырьку руку для обычного приветствия. Подгалло, слушая привычные слова рапорта, с любопытством рассматривал лицо молодого офицера. Оно показалось ему знакомым. И комиссар чуть было не сказал об этом, чуть было не спросил, а не служил ли младший политрук в такой-то дивизии. Но взгляд его снова упал на Халхин-Голский значок Карпова, и он только усмехнулся незаметно: ясное дело — служил. И очень плохо, что забываешь ты, комиссар, своих людей! Впрочем, не забыл: серые бесстрашные глаза, полные мальчишеские губы, крепкие грудные мышцы — нет, это не просто сослуживец. Нет-нет. Неужели тот самый рядовой, который... Но если даже и так, сейчас не время для воспоминаний. Да и Карпов словно не узнает своего прежнего комиссара, держится новичком-курсантом. «Эх, Карпов, знал бы ты, как и я после того искал тебя, искал-разыскивал! Уже и надежду потерял, а ты сам явился, как в сказке. И не хочешь признаться...»

К штабу подошла колонна солдат. Усатый сержант легко взбежал по ступенькам и остановился, ожидая, когда освободятся командиры. Подгалло, быстро взглянув на сержанта, вновь обратился к Карпову, успев за этот миг принять решение.

— Назначаетесь политруком первой роты, — сказал он деловым тоном. — Подробности после. В полку тревога: спасаем имущество колхоза. Примите командование взводом вашей роты, — он указал на стоявших под дождем солдат, — и спешите к заимке. Сержант Кашин дорогу знает. Задача — оказать помощь колхозникам.

— Есть! — Карпов повторил приказание, снял с плеч вещевой мешок и, кинув его в сухой угол крыльца, снова выпрямился: — Разрешите выполнять?

Ранним летним утром, когда в пробуждающейся степи чуть слышны вздохи порывистого ветерка, когда небо светлеет, наливаясь мягкой голубизной, в низкорослом кустарнике, от которого начиналась падь Узкая, остановились шесть грузовых автомобилей. То, что они привезли, было плотно закрыто брезентом. Офицер-японец, изредка подсвечивая фонариком, тщательно осмотрел местность и, заметив нависший над падью камень, взобрался на него. В глубине темнели скалы, в обрывистых стенах торчали острые обломки гранита. Офицер удовлетворенно хмыкнул, сверившись с картой, и приказал разгружаться. Солдаты принялись очень осторожно, хотя и с привычной сноровкой, перетаскивать ящики к обрыву и укладывать их равными штабелями в три ряда. В ящиках шла какая-то возня, иногда слышался писк...

Машины ушли. Одинокий часовой прилег возле ящиков и, грустно улыбаясь своим мыслям, протяжно запел о разлуке с любимой, ждущей его на благословенных островах Ямато, о вишне в цвету на склонах Фудзиямы, о тоненькой веточке сливы в бокале предков, напоминающей девушке о возлюбленном, который скоро завоюет вселенную, для нее и для потомков великих и могучих самураев, идущих в мир.

Подсменные караульные забрались в чащу и прилегли там, ленивым разговором отгоняя подступающую дремоту.

— Так можно прождать до осени, — заметил пожилой унтер-офицер и повернулся на спину. — Эти синоптики совсем сошли с ума. Предсказать дождь сегодня, в такую жару!

Солдаты молчали. Возражать начальству — все равно что бить самого себя по лицу. Откуда ему, горожанину, знать то, что знают они, вчерашние крестьяне? Гнетущая духота, обжигающее солнце с утра — значит, будет, обязательно будет большой дождь. И скоро. Один из солдат, нервно потирая землистую щеку, искоса взглянул на развалившегося под кустом начальника.

— Зачем все это... — будто про себя буркнул он. — Крысы... плотина... ожидание воды...

— Ты глуп, Римота! — унтер-офицер повернулся на бок, лицом к солдату, словно готовясь к длительному разговору. — Русские должны знать свое место!

— Они живут в своих местах. А тот, кто затевает драку, чаще всего сам битым бывает.

Унтер-офицер сел и в страхе уставился на Римоту. А тот, разминая сигарету, даже не поднял глаз.

— Это... это уже не глупость... — прохрипел унтер-офицер. — Это...

— И у дурака из тысячи мыслей одна правильная случается, — ответил Римота, взглянув на свое начальство без злобы, скорее с сочувствием.

— У тебя все мысли... Ты — вредный! Не зря из «Асахи» в солдаты сдали.

— Блохе топором голову не рубят, — отозвался Римота. Унтер-офицер выкатил глаза от крайнего изумления и побледнел:

— Ну, ты не блоха!.. Ты... ты скорпион!..