Читаем Фениксы не вьют гнезд (СИ) полностью

— Я раньше не был таким говорливым, мои друзья понимали меня без слов. Я вам, наверное, надоел?

В тот самый момент, когда господин ар Варн задаёт свой вопрос, он кладет руку на плечо Эрика.

Леншерр внутренне дергается, наклоняется вперед, прикрывает и крепче сжимает сидящую с отсутствующим видом Нину. В голове проносится паническая мысль: « Он здесь не просто так. Он заберёт у меня Нину под предлогом… да под любым предлогом!».

Господин ар Варн смущается, понимая, что сделал что-то непозволительное, и медленно убирает руку с плеча Эрика.

— Я всё говорю, говорю… Но уже смеркается. Мне пора.

И он поднимается, раскланивается, направляется прочь и растворяется среди прохожих.

Сердце Эрика тут же успокаивается, несмелая улыбка трогает губы, и он ослабляет объятия. Им тоже пора возвращаться в отель.

Комментарий к 1.

* спасибо

* Deiz ar Varn - означает Апокалипсис по-датски

========== 2. ==========

Эрику не холодно. Эрик не голоден. Если бы он остался один, он не стал бы есть вообще. Да и жить бы, наверное, не стал. Но он был не один, и ему нужны были силы. Не те силы, что были у Магнето. Он отказался от них в том злосчастном лесу, он больше не хочет иметь с ними ничего общего — они ни разу не принесли ему радость, ни разу никого не защитили. Ни Чарльза, ни Рейвен, ни Магду.

Сейчас ему, Эрику Леншерру, нужны простые человеческие силы, чтобы заботиться о Нине. Нине тоже нужны силы и нужен отец. Поэтому Эрик ест, хотя вкус пищи во рту больше напоминает картон. Харч встает поперёк горла, а тошнотворные потуги сопровождают каждый насильно проглоченный кусок.

С питанием Нины дело обстоит еще хуже. Ему почти не удается заставить ее глотать. Ему кажется, она худеет у него на глазах, истончается, уменьшается, исчезает в своем замкнутом мире. Если так пойдет и дальше, придется положить ее в больницу на интравенозное питание… Но тогда и психиатрическая лечебница неизбежна.

Нет! Он будет стараться обойтись без белых потолков и мягких стен, пока есть хоть крохотная надежда!

Эрик осторожно гладит Нину по голове. Он все не может привыкнуть к тому, какая она тихая, застывшая, безразличная. Кроме телесной оболочки ничего не осталось от его веселой и ласковой девочки. Чарльз? Сможет ли он найти ее душу? Он видит всех мутантов. Но потом он остается в их голове навсегда. Как остался в его. А это страшнее «желтого дома».

Чарльз понимает, как работает мозг, но за своим обаянием скрывает, что не понимает, как работает душа. Он прекрасно играет в шахматы, но движения человеческой души остаются для него тайной за семью печатями. Эрик не может до него достучаться, каждый раз разбивает костяшки о рассуждениях о дружбе, порядочности и любви, но ни разу не заметил саму дружбу, не находил порядочность, а вместо любви обнаруживал панический страх привязанности.

Эрик вздыхает и просовывает безвольные руки Нины в рукава пальто, повязывает шарф, затягивает шнурки на ботинках, покрывает голову беретом. Свежий воздух — это хорошо. На него можно положиться. С ним-то все ясно и понятно. Он еще поиграет один.

***

Они снова сидят на скамейке в парке. Здесь всегда спокойно. Толпа течет мимо, никто не обращает на них внимание. Эрик кладет голову Нины себе на плечо и начинает тихо напевать:

«Зима пройдет и весна промелькнет. И весна промелькнет».

Слова сами срываются с его обветренных и обкусанных губ. Слова, приходящие к нему из детства голосом матери. Эти слова звучат не только для Нины. Они, как целительный бальзам, заживляют заеды в уголках рта и в уголках сердца.

Эту песню придумали люди, эту песню пела ему мать, эта песня всегда нравилась Нине. Он знает: дочь его слышит. За стеной отрешенности и безразличия она его все равно слышит. Всегда.

«Увянут все цветы, снегом их занесет, снегом их занесет… И ты ко мне вернешься — мне сердце говорит. Мне сердце говорит».

Слова действуют как машина времени, перенося в дни минувшего прошлого, к дому, дождю, лесу, спокойствию, силе. От воспоминаний теперешний Эрик чувствует себя слабым и старым. Постоянно скрываться — это его изматывает; постоянно бояться чужой смерти — это тоже его изматывает. Смерть забрала у него все. Смерть отбросила его на тысячи километров от того, что было для него дорого. Теперь у него есть только Нина и эта скамейка в парке, на которой он еще чувствует себя Леншерром, но не Магнето.

Эрик выходит из своей задумчивости и, продолжая нашёптывать слова колыбельной, озирается по сторонам. Сегодня он один. Грузный человек с большим ртом, в котором пропадает одна сигарета за другой, не пришел. Почему он про него вспомнил? Ему вовсе не нужна компания. Но воспоминание о тяжелой руке на плече неожиданно приятно пригрело сердце.

Эрик дернул плечом, неосознанно провожая воспоминание. Нина открыла глаза и погрузила свой печальный отрешенный взгляд прямо в него. Хоть так. Хоть это. Эрик наклоняется, чтобы и нежно, и благодарно поцеловать дочь в лоб. Хорошо. Немного контакта и безмятежности.

— Я здесь, милая. Я всегда буду здесь. Все уладится. Обещаю тебе. Все будет хорошо.