Анализируя этапы яхнинской «Фаустографии», можно заметить определенную стройность, закономерность даже в выборе техники. Началу, предварительным попыткам исследования темы послужила ксилография. Разве случайно? Средствами отточенной с немецкой педантичностью гравировки по дереву мастер передает подробности, но тут же, по мере осознания, убирает все лишнее, концентрируясь на главном. Однако поля гравировальной доски оказываются тесными для все усложняющегося замысла; художник хочет добиться легкости, свободы отточенного мастерства. Возникают серии динамичных работ, выполненных тушью, пером, кистью. При работе живой линией возникает контакт духа и плоскости листа; автор сам становится Фаустом и, в отчаянии заламывая над головой руки, размашистыми нервными штрихами и тоновыми размывками играет с окружающим, бурлящим страстями пространством. Плотная контурная заливка с предельной концентрацией тона постепенно светлеет и переходит в тончайшую линию, так что и не различишь, сделана ли она кистью или пером. Так находит свое выражение философия вечности. Очертания гротесковых фигур Мефистофеля и его свиты загадочно растворяются на глазах у Фауста; шея героя вытянута, она выходит прямо из листа; сильными ударами кисти обозначены разметавшиеся волосы, одежда героя.
Вместе с динамикой осмысления идей и образов трагедии в «Фаустографии» Яхнина прослеживается и параллельная динамика — движение самого художника к истине, его размышления о жизни, об искусстве и о том, каким оно должно быть сейчас, в чем его сила и его слабость. Эти вечные вопросы художник решает для себя лично, в то же время он постигает их через Гете, через «Фауста».
И вот, казалось бы, найдены многие ответы и происходит некая кристаллизация. Это серия литографий 1982 года. Сама техника литографии, работы с камнем, подразумевает особую вдумчивость, особый настрой, располагающий к уединению и размышлению.
Каждая работа имеет собственное название (см. выше), и каждое из названий способно быть темой для длительных творческих поисков. А все вместе они составляют монументальную философскую картину человеческого бытия. Плоскость листа здесь работает как бесконечное пространство, в котором фигуры плывут высоко в облаках, или разделяют пространство на космос и земное; они зависают, многократно повторяются — как возвращение к одной и той же мысли, через которую открывается истина.
Графика. Черное и белое, две крайности. Для Яхнина это решение фаустовской темы изначально и непреложно (правда, как сам признавался, пробовал писать портрет Фауста маслом, но «не получилось»). Однако между крайностями — целая палитра тоновых градаций, от серебристо-серого до глубокого, бархатистого черного. Как палитра человеческих состояний — от спокойного, умиротворенного созерцания до эмоциональной бездны бурного порыва. Как палитра человеческих отношений, которая проходит через Фауста и через которую проходит Фауст.
Порой Фауст в работах Яхнина возникает из «ниоткуда» (или из вечного?), парит в облаках в причудливых одеждах, напоминающих по тону мягкий ком чистого первого снега. В каждом листе — особое, неповторимое состояние внутреннего мира, в котором зритель вслед за художником находит собственные переживания и искания.
Изображение героя на одном листе повторяется дважды, трижды, все это разные состояния, разные временные отрезки постижения мира. Яркий пример: литографическая работа «Люди», где в одном из трех изображений героя он — наш современник, в джемпере, при галстуке и в джинсах. Что такое эти повторы, эти, как сказал бы музыкант, «остинато»? Вот что: герой Гете живет сегодня и всегда, он в небе и на земле, он между землей и небом, он в пространстве и во времени. Это уникальный изобразительный ход, подчеркивающий не просто течение времени и развитие в нем героя; прежде всего он передает сам дух одержимого жаждой познания искателя истины.
Литографский цикл оказался победой художника над стереотипом общепринятого мышления, свидетельством чему стала его победа в конкурсе на участие в международной книжной выставке IBA. Эти литографии висели в разделе «Фигура» рядом с графическими листами Сальвадора Дали, Пабло Пикассо, Марка Шагала…
Казалось бы, достойный итог, яркое «закрытие темы». Но это был только 1982 год. Вернитесь к приведенной нами «Фаустографии» — вслед за тем новые и новые обращения к «Фаусту». Очередным толчком для художника стало приглашение издательства «Имена» к участию в этом проекте, в книге, которая сейчас перед читателем; знакомство с ранее неизвестным переводом Константина Иванова, особенно второй частью, ставшей новым откровением.
«Фаустография» Олега Яхнина продолжается третий десяток лет. Художник живет и работает сейчас, среди нас, рядом с нами, он вглядывается в мир и продолжает свой фаустовский поиск. Это роднит его с автором перевода, наполнившим «Фаустом» почти всю свою жизнь.